Он сам якобы связал свои простыни, чтобы сделать веревку и добраться таким образом до пятого этажа, но она оборвалась, он упал и разбился. Можно только удивляться, что никому не пришло в голову обеспечить блокировку или вставить решетку в окно столь драгоценного и находящегося под угрозой уничтожения свидетеля. Но предполагать, что этот заключенный захотел сбежать, он, который не сделал бы и десяти шагов вне своей «тюрьмы», как его тут же прикончили бы, и который знал, что, где бы он ни спрятался, синдикат перевернет небо и землю, чтобы покарать его, – предполагать это было по меньшей мере неразумно.

К тому же он мог рассказать жене о местонахождении своего капитала во время ее посещений. Перед лицом всеобщего возмущения, вызванного заключениями следствия, капитан Балс рискнул выдвинуть другую гипотезу, еще более смехотворную.

Эйби Рильз, как известно, слыл весельчаком и был всегда готов разыграть охранников. Его любимая шутка состояла в том, что он через окно спускался до пятого этажа и, с тем чтобы попугать и посмеяться над охранниками, кричал им оттуда: «Ку-ку! Я здесь!» По словам Балса, утром 12 сентября он просто хотел повторить свою шутку. Но на этот раз она не удалась. Более откровенную галиматью трудно придумать! Поползли слухи, ставившие под сомнение невиновность капитана Балса и его полицейских агентов. Тогда, чтобы раз и навсегда пресечь разговоры, полиция Бруклина сделала то, что она должна была сделать в самом начале: было официально объявлено, что Рильз, измученный угрызениями совести и зная, что синдикат не отступит и будет преследовать его всю жизнь, предпочел покончить с собой. Но эта третья гипотеза несколько запоздала. К тому же она не могла объяснить и присутствия связанных простыней, валявшихся рядом с трупом, и того, как удалось Рильзу оказаться в шести метрах от стены здания. Не мог же он прыгнуть на такое расстояние.

Да и образ отчаявшегося окончательно доносчика не совсем увязывался со свидетельством полицейского, который видел его храпевшим за десять минут до того, как он «выбросился» из окна. С другой стороны, известный радиокомментатор Уолтер Уинтшелл обнаружил неопровержимые доказательства того, что Рильз получил несколько писем с угрозами расправиться с его женой, если он не раскошелится.

Эти попытки вымогательства были предприняты одним из приятелей Шолома Бернштейна. Для полноты картины следует добавить, что Кида Твиста ненавидели даже сами его коллеги-доносчики: Алли Танпенбаум, Маггун и Каталано.

Сегодня среди ответственных работников нью-йоркской полиции бытует другая офциальная версия, наиболее достоверная. Синдикат подкупил многих полицейских и следователей на всех уровнях. При посредничестве Костелло были подкуплены некоторые из ближайших сотрудников О'Двайера и Туркуса, а уже через них – ряд полицейских, охранявших обитателей отеля «Халф мун». После этого устранение Эйби Рильза оставалось только вопросом времени и величины вознаграждения, а, как известно, организация готова была заплатить максимальную сумму, чтобы заставить навсегда замолчать неистощимого болтуна из комнаты 623. Эйби Рильза, таким образом, выбросили наружу его собственные охранники, презиравшие его за грубость и заносчивость. Они же подбросили к трупу связанные простыни, чтобы подкрепить версию о попытке совершить побег.

Один человек не мог, однако, справиться с этим «кенаром», весившим девяносто килограммов и обладавшим богатырской силой. Тем более что он не был отравлен и не принимал перед смертью, официально по крайней мере, никаких наркотиков. Вероятно, его сначала прикончили с помощью полицейских дубинок, обернутых тряпками, чтобы не осталось кровоподтеков. Это в некоторой мере объясняет тот факт, что он упал без крика, а его сосед Алла Танненбаум не слышал никакого шума борьбы.

И все же скандал вокруг объяснений, сделанных капитаном Балсом, поднялся невообразимый. Все детективы, обеспечивавшие наблюдение за Рильзом, были разжалованы до рядовых полицейских и переведены на патрулирование улиц. После нескольких лет немилости капитан Балс, однако, был назначен комиссаром отдела нью-йоркской полиции. Интересно, что решение об этом принял О'Двайер, как только его в 1945 году избрали мэром Нью-Йорка! По словам многочисленных гангстеров и шефов столичной полиции, основной функцией Балса с этого времени было получать и распределять между продажными полицейскими Нью-Йорка манну небесную в виде субсидий, регулярно выдаваемых преступным синдикатом.

Спустя годы Багси Сигел даст свою личную версию устранения Эйби Рильза, в которой он претендовал на роль вдохновителя и главного организатора.

По его словам, как только ему поручили миссию по ликвидации «стукача», он раздобыл тщательно разработанные планы внутренних помещений отеля| «Халф мун» и скрупулезно изучил личности полицейских, обеспечивающих охрану и наблюдение за помещениями шестого этажа. Один из них, которого всегда именовали не иначе как Инсайдер,[69] особенно привлек внимание Сигела своей одержимостью двумя пагубными страстями – к деньгам и женщинам.

Чтобы заручиться его поддержкой и склонить к сотрудничеству, Сигел подослал к полицейскому Эвелин Миттелмен, полагаясь на талант экс-любовницы казненного Страуса. Девица по кличке Смертельный поцелуй применила все свое обаяние и хитрость, помноженные на незаурядные актерские способности. Ей удалось окрутить Инсайдера с первой же встречи. Через четыре месяца она сделала из него настоящую марионетку. Он полностью оказался во власти ее прихотей и был готов ради нее на все. В это же время Карбо, доверенный человек Сигела, за десять тысяч долларов склонил к сотрудничеству одного из администраторов «Халф мун», которому дали кодовое имя Мидл мэн (Посредник). Этот человек должен был проследить, чтобы комната, расположенная под комнатой Рильза, оставалась свободной до тех пор, пока в один прекрасный день не появится «турист» из Монреаля и не сделает заранее оговоренный знак. Ему и сдадут эту комнату. «Туристом» был убийца, подобранный Сигелом специально для выполнения столь трудной миссии. Его звали Фрэнк Левек. Уроженец Квебека, он не был известен американской полиции и потому не рисковал оказаться разоблаченным до начала операции. На протяжении нескольких недель, уединившись на ранчо Багси Сигела, расположенном в укромном месте, Левек тренировался в лазании по отвесной каменной стене высотой около двадцати метров, на которой декораторы киностудии, не зная истинного назначения своей работы, воспроизвели мельчайшие детали фасада отеля «Халф мун», а также планировку и обстановку комнаты Рильза и той, которая располагалась прямо под ней на пятом этаже, Сигел контролировал ход приготовлений Левека, которому в этом помогали два других сообщника – Пит Монахам и Поль Келли, исполнявшие на ранчо роли Инсайдера и Мидл мэна.

Когда они были достаточно подготовлены, прекрасная Эвелин убедила своего нового любовника в необходимости встречи с Сигелом. Ее ласки и сто тысяч долларов умаслили полицейского, и он согласился участвовать в устранении Рильза с обязательным условием, чтобы это имело все признаки самоубийства или несчастного случая. Сделка состоялась. Инсайдер, хорошо знавший все привычки и манеры заключенных и их охранников, помог Левеку разработать окончательный вариант плана. Когда все было выверено с точностью до секунды, Сигел разрушил стену, служившую тренажером, и, сдавшись властям 8 октября 1941 года, расположился в тюремной камере, дабы обеспечить себе надежное алиби. Его заключение в тюрьму представляло собой пустую формальность. Сигел мог ежедневно выходить на свободу, заказывать себе любые яства, вина и принимать по своему желанию весь цвет киномира.

Инсайдер и Эвелин Миттелмен возвратились в Бруклин, а Левек – в Квебек.

В конце октября в «Халф мун» появился «турист». Он с готовностью дал себя обыскать полицейским, наводнявшим отель. Администратор признал его и, как было уговорено, выделил ему пустующую комнату на пятом этаже. В течение пятнадцати дней Левек изображал из себя скромного коммерческого представителя, постепенно приучая охранников к своим регулярным приходам и уходам, к своему лицу, усыпляя их недоверие своим добродушием и внешней незначительностью. К концу второй педели ни одному полицейскому уже и в голову не приходило уделять ему сколько-нибудь существенное внимание. Он превратился для них в одного из постоянных обитателей отеля, не вызывающих никаких подозрений.