– Ты знаешь имя этого червяка?

– Бен… Его зовут Блюм. Но поскольку имя его Самюэль, я уверен, что…

Луканиа энергично затряс головой:

– Пусть это тебя не заботит, Арнольд, больше ничего не требуется, остальное я сделаю сам.

Поднимаясь, он добавил:

– Мне надо собрать всех своих на совет. Наступила очередь Арнольда Ротштейна кивнуть головой.

Багси Сигел и на этот раз опередил всех. Этот безжалостный убийца обладал исключительным чутьем охотника. Особенно вдохновляла его охота за человеком. Он мог бы приносить огромные доходы целому агентству частных детективов. Ему удалось настигнуть Самюэля Блюма в Майами в момент, когда тот загорал под жарким солнцем Флориды.

– Пойдем с нами, приятель, из-за тебя я могу скоро заработать солнечный удар…

Потеряв дар речи, человек в плавках, поднимаясь, увидел перед собой парня с хищным блеском голубых глаз, в светлом костюме, черной рубашке, державшего в одной руке белую панаму, под которой угадывался спрятанный «люгер», ствол которого почти упирался в грудь несчастного. Рядом с Багси находилось еще два субъекта. Голос Багси звучал угрожающе:

– Не трудись наряжаться, ты и так годишься. Спустя полчаса бедный Самюэль Блюм ничем уже не напоминал пляжного Аполлона. Подвешенное за руки к решетке одного из канализационных колодцев, его тело, изуродованное до неузнаваемости, болталось в полутьме среди зловония разлагающихся испражнений.

У Чарли Луканиа перекосилась физиономия, когда он выслушал рассказ Багси Сигела.

– Самюэль Блюм приехал из Чикаго по просьбе Джо Босса. Это ничтожество работало на Фрэнка Нитти и Фреда Риеса, создавая себе репутацию. Джо Массериа пригласил его с уже обстрелянной командой «Чи», чтобы разделаться с твоим конвоем, пообещав ему пятую часть. Двести тысяч долларов. Он их уплатил, а я округлил его счет двумя пулями.

В уме Луканиа уже созревал тайный план.

– Массериа, я отплачу тебе той же монетой! Выходит, Джо Босс атаковал его исподтишка. Это было своего рода напоминанием: «Остановись, малыш, ты становишься слишком самостоятельным». Оно было сделано руками наемных бандитов, а не членов семьи, что означало бы открытое объявление войны. Диалог с мафией оставался еще возможным, но требовал соблюдения определенных условий: следовало уступить ей весь алкогольный бизнес, стать кротким и покорным, перейти на второстепенные роли, превратиться в мальчика на побегушках у Массериа. Одна мысль об этом наполняла Чарли яростью.

– Спокойно, Чарли, спокойно, – уговаривал он себя, скрипя зубами.

Итак, Джо Массериа, видя, что Сальваторе Маранзано не реагирует на атаку молодого, ставшего уже опасным «волка», понял, что пора проявить силу и смирить своего непокорного союзника, а затем захватить высшую власть в мафии, отстранив Маранзано, этого старого и боязливого дона, тонкого знатока латыни, явно неподходящего для американской действительности.

Для Луканиа ситуация выглядела так: обворованный им Маранзано и обворовавший его Массериа не станут мешкать с тем, чтобы дать о себе знать куда более решительным образом. Ни тот ни другой не могли воздержаться от того, чтобы оказать на него давление и добиться его полного подчинения.

Но в это время еще один удар обрушился на Чарли Луканиа. 4 ноября 1928 года Арнольд Ротштейн, воспитатель Чарли, обучавший его правилам хорошего тона, стал жертвой человека, явно дурно воспитанного. Неизвестный всадил ему пулю в живот. Короля картежников нашли на залитом кровью ковре в комнате № 309 отеля «Парк сентрал» (ныне «Шератон-парк»). В течение двух суток он корчился от боли, его осунувшееся лицо, обезображенное гримасой страдания, покрывали капельки пота. Полицейские запретили приближаться к нему. Детектива интересовал всего один вопрос:

– В тебя стреляли спереди, ты его хорошо рассмотрел?

– В меня никто не стрелял…

– О нет! У меня свинцовые колики.

После этого ему ничего не оставалось, как испустить дух, что он и сделал в ужасных страданиях.

– Ну конечно. И ты так корчишься потому, что с тобой ничего не случилось!

Вскоре попытались распространить слух, будто Арнольд Ротштейн четыре дня подряд вел крупную игру в покер с четырьмя другими партнерами. Один из игроков, Джордж Макманус, обвиненный в случившемся, вскоре за отсутствием улик был выпущен на свободу. Легенда утверждала, что якобы Ротштейн задолжал ему триста тысяч долларов. Поверить в это мог только ребенок. Арнольд никогда не проигрывал, но если бы он даже и умудрился проиграть такие деньги, то вполне мог заплатить без особых затруднений в два раза большую сумму. К тому же не следует забывать, что там присутствовало еще три игрока. Через день, через месяц или спустя более длительное время, но непременно один из них рассказал бы правду о случившемся. Так бывает всегда.

Как мы знаем, одна пуля (единственная) была пущена умелой рукой человека, уверенного как в том, что жертва умрет, так и в том, что перед смертью Ротштейн будет иметь время, испытывая адские боли, пожалеть о совершенном им опрометчивом поступке… таком, например, как рассказ о том, как некий Сэм Блюм вернул свои карточные долги на следующий день после нападения, в результате которого Чарли Луканиа остался в дураках.

Впрочем, Луканиа не обманывался на этот счет. Он отказался комментировать гибель Арнольда Ротштейна, хотя искренне сожалел о его смерти. Дальнейшее его поведение по отношению к Массериа красноречиво свидетельствует о занятой им позиции. Впрочем, о многом говорит и отношение Массериа к Луканиа.

Немедленно после смерти Ротштейна Джо Босс позвонил Луканиа по телефону и потребовал усилить активность во всех отраслях деятельности, в которых затронуты его интересы, а также повысить отчисляемые в его пользу проценты. При этом в его голосе звучала неприкрытая угроза.

«Банда четырех», превратившаяся к этому времени в «семерку» (Луканиа, Костелло, Лански, Сигел, Датч Шульц, Дженовезе, Адонис) или даже в «девятку», так как к ней присоединились Лепке Бухалтер и Альберт Анастасиа, поторопилась разделить империю Ротштейна. Фрэнк Костелло с единодушного согласия унаследовал контроль за азартными играми, получив в помощники Фрэнка Эриксона, бывшего верного лейтенанта Ротштейна, заправлявшего букмекерским хозяйством своего босса, что позволило ему быстро войти в курс дела. Луканиа добился того, что Джо Массериа стали отдавать двадцать пять процентов доходов, чтобы как-то умерить его растущий гнев. Костелло запустил свой бизнес на нужный ход; Шульц контролировал многочисленные питейные заведения. Была организована грозная служба действия, в обязанности которой входило подавление и уничтожение непокорных, непонятливых и предателей. Каждый обрел свою специализацию, но всем вместе распоряжался Чарли, представлявший их перед Массериа и вынужденный унижаться, лишь бы Джо Босс не мог сунуть нос в их бизнес со спиртным.

В эти дни Луканиа много разъезжал, оказывая различные услуги многочисленным шайкам, расплодившимся по всей стране. Он пользовался уважением их главарей, в том числе известного Аль Капоне, который из-за неоднократных столкновений с Биг Мораном счел для себя полезным поддерживать с Чарли хорошие отношения. Такую же позицию занял Моэ Далитц, его старый приятель, орудовавший в Детройте. Со своим компаньоном Бернштейном он организовал шайку по образу и подобию мафии, с той лишь разницей, что вместо сицилийцев в нее допускались только евреи. Проявляя невероятную жестокость, они держали под контролем весь Средний Запад и дорогу от Великих озер к Канаде, что приносило им огромные доходы. В Кливленде шайка Мейфилда Роуда также следовала – разумеется, оплачивая их – его советам. В Филадельфии Гарри Стромберг, он яге Ник Розен, пошел по стопам Уэкси Гордона.

Но помимо крупных, существовало множество мелких шаек, которые почти не контролировались и которые в скором времени предстояло заставить уважать законы преступного мира. Чтобы избежать нападений, от которых никто не был гарантирован, надо было объединить наиболее влиятельных и сильных, и Луканиа чувствовал, что момент для этого уже настал, О нем самом и его планах заговорили столь почтительно, что неожиданно Джо Массериа потерял терпение и, невзирая на оказываемые ему послушным лейтенантом услуги, а также исправно отчисляемые со всех видов рэкета повышенные проценты, решил грубо продемонстрировать, что настоящий босс попрежнему он.