Если в прошлый раз казалось, что он вот-вот меня ударит, теперь же он хватал и держал вырывающихся телят в полном молчании.

В момент передышки, когда я вновь наполнял шприц, Рей внезапно объявил:

— А у нас есть для вас новость, мистер Хэрриот!

— Какая же?

— Самая что ни на есть! Наш Нат папашей стал.

— Чудесно! Поздравляю, Нат. Сын или дочка?

Отцовство словно бы смягчило угрюмость Бриггза — его лицо расплылось в застенчивой улыбке.

— Близняшки! — ответил он гордо. — Сын и дочка.

— Ну потрясающе! Лучше не придумать. Тут вмешался Фил.

— Мы ему все растолковали, мистер Хэрриот! Он вот ругал вас, что первым уколом вы его охолостили. А второй-то укольчик все на место и поставил!

42

— Вам следует подумать, Джеймс, — в один прекрасный день заявил Зигфрид, захлопывая книгу вызовов и вставая из-за стола.

— О чем?

— Ну, я знаю, что вы прожили в «Рябиновом саду» много счастливых лет, однако вы же всегда мечтали жить на лоне природы в деревне.

— Да, конечно. Со временем.

— Так вот, в Ханнерли продается отличная усадебка «Верхний лужок». На мой взгляд, преотличная. Ее, конечно, купят сразу. Не посмотреть ли вам?

Меня словно током ударило. Бесспорно, этот план я лелеял очень давно. Однако я терпеть не могу перемен, а потому он оставался далекой мечтой. И вдруг мне предлагают привести его в исполнение сейчас же! Я потер подбородок.

— Ну не знаю… Я не собирался так сразу… Когда-нибудь потом.

— Джеймс, вас нелегко раскачать! — Зигфрид погрозил пальцем. — Нет, послушайте. В один прекрасный день вы перестанете откладывать и приметесь за поиски. Но ничего лучше никогда не найти. Ханнерли — красивейшее местечко, а дом просто создан для вас.

Я почувствовал себя в ловушке. Зигфрид знал меня как облупленного. Шли часы, и сознание мало-помалу свыклось с этой мыслью настолько, что я решил сообщить обо всем Хелен.

Моя жена не стала мямлить и тянуть.

— Поедем посмотрим, — сказала она.

И мы поехали, благо инстинкт ничего не откладывать на завтра у Хелен развит куда сильнее, чем у меня. Ханнерли я знал прекрасно, так как, выражаясь фигурально, расположена деревня в самом сердце нашей практики. Тихий уголок из двух десятков домой (почти только фермерских), уютно разместившихся у склона вдоль маленького шоссе, которое никуда, собственно, не вело. Место удивительно красивое, но ничем не похожее на любимые туристами пряничные деревеньки, словно сошедшие с коробки шоколадных конфет. Ни лавки, ни трактира, ни уличных фонарей. Ханнерли всегда казалась мне потаенным воплощением в камне самой сущности Йоркшира, сурового и чудесного края.

Нас встретил доктор, переезжавший на юг страны. Он показал нам дом — скромный, но совершенно очаровательный, стоящий над собственным пастбищем, Где паслись овцы. Широкий луг круто спускался к быстрому ручью, разливавшемуся в тихую заводь. Там плавали кряквы, и пышные ивы клонили ветви над самой водой.

Потом в лучах майского солнца мы с Хелен и наша собака Дина поднялись мимо цветущих деревьев по травянистому склону за домом, а затем через перелаз выбрались на величавое зеленое плато, которое, казалось, господствовало над окружающим миром.

Развалившись на траве, мы с нашей высоты посмотрели на мирно пасущихся овец и ещё ниже — на дом, из которого только что вышли. Позади нас вздымался огромный полумесяц заросшего деревьями склона, а за их макушками проглядывала вересковая вершина. Сбоку величественный склон переходил в отрог, завершавшийся каменным обрывом, чарующе блестевшим на солнце. По другую руку за крышами деревушки открывался упоительный вид на широкую Йоркскую равнину и дальние холмы за ней.

Весенние холода кончились, весь край обрел мягкую прелесть, веял ласковый ветерок, напоенный майским благоуханием цветков, обременяющих ветви деревьев и пестреющих в траве. В роще справа от нас в тени между стволами голубели озера колокольчиков.

С высокого явора одна за другой скатились три белки. Толстушка Дина оптимистично кинулась за ними в погоню, но они с воздушной грациозностью пронеслись по дерну и скрылись за пригорком, без малейших усилий оставив ее далеко позади.

Хелен выразила вслух то, что подумал я:

— Жить здесь — это жить в раю.

Мы спустились с холма чуть не бегом и окончательно договорились с доктором. В отличие от прошлых наших попыток обзавестись новым домом — ни единого злоключения. Все ограничилось дружеским рукопожатием.

А слова Хелен оказались пророческими. Расстаться с «Рябиновым садом», овеянным столькими счастливыми воспоминаниями, было грустно, но едва мы устроились в «Верхнем лужке», как поняли, что жизнь в Ханнерли — истинный рай. Порой мне просто не верилось, какая нам выпала удача. Подумать только: мы сидим перёд домом на солнышке, смотрим, как в нашем пруду плещутся и ныряют кряквы, а склон перед нами пылает дроком, а еще выше весело блестит каменный обрыв, не знающий перемен. Жить в мире неизбывного покоя, где тишину ночью, казалось, можно пощупать руками.

Освещая фонариком путь во время наших с Диной вечерних прогулок, я слышал только безмятежное журчание ручья, струящегося под каменным мостом. Случалось, дорогу мне перебегал барсук или в смутном свете звезд я видел, как лиса украдкой исследует наш луг.

Однажды на рассвете, отправляясь по раннему вызову, я вспугнул на лугу двух косуль и завороженно наблюдал, как они, еле касаясь земли, понеслись к лесу, перелетая через каменные стенки стремительнее призовых скакунов.

Здесь, в Ханнерли, всего в нескольких милях от Дарроуби, нас с Хелен тешила чудесная фантазия, что мы живем на краю света.

43

— Ух, черт, ну и вспотел же я! — охнул Алберт Бадд, тяжелой тушей рухнув в кресло рядом и утирая лицо платком в ярко-красную горошину. И тут же бросил на меня страдальческий взгляд. — А сейчас ветер начну пускать, не иначе.

— Что?! — Я в тревоге уставился на него. Мы только что сплясали кадриль на вечере Клуба шотландских народных танцев, недавно организованного Колемом, и я отдувался не меньше молодого фермера. — Неужели? Быть не может.

— Еще как может! Когда Колем уговорил меня потанцевать, я же не знал, какие коленца придется откалывать, это после-то трех порций йоркширского пудинга. Прямо смерть, как пучит!

Я не знал, что сказать, но попытался успокоить беднягу.

— Посидите, отдохните, и все будет хорошо, я уверен. Алберт замотал головой.

— Где там! Я же чувствую. А все Колем! Заграбастал меня, когда я из-за стола вставал. По вечерам в среду, когда я с холтонского рынка возвращаюсь, мамаша всегда чего-нибудь особенное готовит. Куска два-три говядинки с капустой и картошкой да три йоркширских пудинга, как я уже сказал, а на заедки пирог со сливками — объедение. Да и в «Золотом льве» парочку пинт пропустил. Ну и собрался полежать с полчасика, а тут он заявляется и говорит, чтобы я с ним шел. Только я-то думал, танцы будут спокойные.

Я тем сильнее пожалел беднягу, что все остальные в зале веселились от души. Колем, видимо, умел убеждать, народу собралось порядочно, и вот-вот должна была начаться шотландская хороводная пляска под лихие ритмы Джимми Шанда, вырывавшиеся из проигрывателя.

Мы с Хелен обрадовались возникновению клуба и пришли уже в третий раз. В Глазго и в школе, и на вечеринках я в шотландских танцах поднаторел, но успел утратить форму, а многие фигуры подзабыл. Однако для большинства — фермеров, учителей, врачей и прочих городских жителей — все это было новым и непривычным. Тем не менее обучались они весьма охотно, и часто громкий смех заглушал музыку.

Но я понимал, что Алберту далеко не весело. Ему было лет двадцать пять, жил он с матерью, которая в нем души не чаяла и слишком уж опекала. Он, как и многие другие молодые фермеры, попал под обаяние нового жизнерадостного ветеринара и вместе с ними охотно участвовал в его затеях, но вот шотландские танцы были явно не для него.