Мэдисон молитвенно воздел глаза к потолку. До него доходил голос Крошки:
– Нагнись, дорогой Тик-Так. Ну-ка, пажи, заставьте новичка стоять позади него прямо и не давайте ему двигаться. Ни одним мускулом!
Оркестр истово играл свою музыку.
Мальчишки, стоявшие за веревками под перекрещивающимися цветными лучами, жадно смотрели. И вдруг издали дружный стон, выражающий напряженность интереса.
– Тик-Так, - прозвучал голос Крошки, - начинай! Мэдисону ничего не было видно, и заглянуть за топор он не мог, но в топорище имелась дырочка, и, чуть сдвинувшись, он увидел лицо сына лорда Снора. Оно расцвело от восторга.
– Не давайте ему шевелиться! - звучал голос Крошки. Руководитель оркестра подал знак, и музыка зазвучала громче.
Мальчишки за веревками стояли, разинув рты, в полном изумлении.
Оркестр прибавил еще звука, и от сильной пульсации запрыгали занавеси.
Мэдисон пытался рассмотреть хоть что-нибудь сквозь дырочку в топорище.
Мальчик из числа зрителей придушенным от страсти голосом сказал: "Просто не верится! Вот это да!" - "Ведь пажи держат его так, что он не может шелохнуться!" - откликнулся другой, выпучив глаза.
На опущенном вниз лице Тик-Така блуждала улыбка знающего человека.
Зрители смотрели во все глаза и тяжело дышали.
Мэдисон, приникший к дырочке в топорище, вздрогнул от крика экстаза, который вдруг издал сын лорда Снора.
По залу волной прокатился стон. В нем была напряженность сексуальной жажды, желания, пульсирующего так же мощно, как удары музыки.
Крошка соскочила с платформы и взбежала по ступенькам к трону. Луч прожектора последовал за ней. Она встала, высоко подняв руки. Музыка заиграла еще громче, мощнее. Крошка стала покачиваться в ее ритме, с поднятым жезлом, в сияющей золотой короне.
Золотистая мантия упала с нее, и она стояла, раскачиваясь, и фаллические символы корчились на ее теле.
– Вассалы и придворные! - воскликнула она. - Слушайте мой королевский приказ! За дело!
Все издали вопль благодарности и набросились за веревками друг на друга, как волки во время спаривания. Музыка, марихуана, сцена на платформе, пульсирующие цветные лучи - все это заставило их обезуметь от похоти, сдерживать которую уже было невозможно. В воздух полетели курточки и прочие одеяния.
Пол за веревочными ограждениями стал опускаться, а с ним исчезло все: и звуки остервенелой музыки, и блуждающие лучи, и кучи сладких булочек, и шипучка, и крики мальчишек. На место исчезнувшего пола выдвинулся второй, и толпы не стало.