– Стар! Стар!
– Что, мой любимый?
– Как? Что ты сказала?
– Можно, я еще раз повторю это? У нас больше времени не будет. - Она как слепая потянулась ко мне, я схватил ее за руку. Стар наклонилась и прижала меня к своей груди.
Затем выпрямилась, продолжая сжимать мою руку:
– Теперь я спокойна. Я всегда становлюсь женщиной в тот момент, когда это наименее оправдано. Мой любимый Герой, у нас есть лишь одна возможность спастись - это отправиться навстречу опасности бок о бок, с гордо поднятыми головами. Это не только самый надежный, это еще и единственный путь, который я предпочла бы, будь у меня гордость. Я купила бы тебе Эйфелеву башню для забавы и другую, если бы ты эту сломал, но гордость купить нельзя.
– А почему это самый безопасный путь?
– Потому что Дораль может - повторяю, может - дать нам возможность вступить в переговоры. Если мне дадут сказать десять слов, то он выслушает и сто, а потом и тысячу. И может так случиться, что я залечу его рану.
– Согласен. Но, Стар… Что я такое совершил, что так глубоко его ранило? Я же ничего не сделал. Наоборот, я старался ничем не ранить его.
Она немного помолчала, потом произнесла:
– Ты американец…
– Ну и что с того! Причем тут это! Джоко об этом и не знает.
– Видно, очень даже при чем. Нет, Америка для Джоко в лучшем случае только название, он ведь проходил курс "Вселенные", но никогда не путешествовал. Но… Ты на меня не рассердишься снова?
– А? Давай-ка поставим на прошлом большой крест. Говори что хочешь, лишь бы все прояснилось. Только не надо меня клевать в макушку. А, черт, клюй, если хочешь, но только в последний раз. Не надо делать из этого привычку… любимая.
Она сжала мою руку:
– Больше никогда! Моя ошибка была в том, что я забыла, что ты американец. Я плохо знаю Америку, во всяком случае знаю ее не в тех аспектах, в которых с ней знаком Руфо. Если бы Руфо присутствовал в зале… Но его там не было, он жуировал на кухне. Я предположила, когда тебе даровали гостеприимство кровли, стола и постели, что ты поведешь себя так, как повел бы себя на твоем месте француз. Мне и в голову не пришло, что ты откажешься. Если бы я знала, я бы придумала для тебя тысячу отговорок. Принятый обет, например. Священный день твоей религии. Джоко был бы разочарован, но не был бы оскорблен. Он человек чести.
– Но… будь оно проклято, я все равно не понимаю, почему он хочет убить меня за то, что я не сделал чего-то такого, за что меня наверняка пристрелили бы в моей стране, сделай я это там. Что, в этой стране мужчины обязаны принимать предложение, сделанное любой женщиной? И почему она бежит к мужу и жалуется? Почему не держит это в секрете? Она же даже не попыталась скрыть. И еще дочек в это вовлекла.
– Но, милорд, это никогда не было секретом! Дораль сделал тебе предложение публично, ты публично принял его. Как бы вел себя ты, если бы твоя невеста в брачную ночь турнула тебя из спальни? "Кровля, стол и постель". Ты согласился.
– Постель! Стар, в Америке постель - вещь многоцелевая. Иногда в ней спят, просто спят. Я ничего не понимаю.
– Зато я теперь все поняла. Ты просто не знал, что это идиома. Вина моя. Но и ты теперь знаешь, как глубоко он был унижен, к тому же еще и публично.
– Да, конечно, но он сам виноват. Чего же он спрашивал при всех? Было бы еще хуже, если бы я ответил - нет.
– Совсем наоборот! Ты не обязан соглашаться. Мог бы отказаться вежливо, изящно. Лучше всего было бы - хотя это чистая ложь - сослаться на трагическую невозможность - временную или постоянную - от ран, полученных в той битве, где ты проявил себя как Герой.
– Впредь буду знать. И все же я не понимаю, почему Джоко был так поразительно щедр?
Стар посмотрела мне в лицо:
– Любимый, можно мне сказать, что ты поражаешь меня каждый раз, когда я говорю с тобой? А я-то думала, что давным-давно разучилась чему бы то ни было удивляться.
– Взаимно. Ты меня тоже поражаешь. Однако мне это по душе, кроме одного раза.
– Милорд Герой, как часто, по твоему мнению, простой деревенский сквайр имеет шанс получить в свою семью сына Героя и воспитать его как собственного? Можешь ли ты вообразить его разочарование, когда у него отняли то, что он считал твердо обещанным и всецело принадлежащим ему? Можешь ли вообразить его стыд? Его гнев? Я немного подумал.
– Ладно. Виноват. Так бывает и в Америке. Только там этим не хвастают.
– Сколько стран, столько и обычаев. Известную роль сыграло и то, что Герой оказал ему честь, отнесся к нему как к брату, и при особой удаче, он мог рассчитывать, что Герой станет членом дома Доралей.
– Погоди-ка минутку! Что ж он для того и прислал всех троих? Чтобы повысить шансы?
– Оскар! Да он бы с радостью прислал тебе тридцать… если бы ты намекнул, что настроен достаточно героически и совладаешь с ними. А так он послал тебе старшую жену и двух любимых дочерей. - Стар заколебалась. - Вот что мне до сих пор неясно… - И задала прямой вопрос.
– Господи! Нет, конечно! - запротестовал я, вспыхнув. - Уже с пятнадцати лет… Главной причиной, что выбила меня из седла, была эта девчонка. Только она, я уверен в этом.
Стар пожала плечами.
– Возможно. Но она не ребенок. В Невии она уже женщина. И даже если она еще сохраняет невинность, то готова спорить, что месяцев через двенадцать она уже будет матерью. И уж если ты испугался ее, то почему не выпроводил из спальни и не взялся за сестричку? Эта пичужка потеряла девственность задолго до того, как стала оформляться физически, насколько я знаю. И я слыхала, что Мьюри - "блюдо с начинкой" - кажется, у американцев есть такая идиома.
Я пробормотал что-то, думая о том же. Но мне почему-то не хотелось эту проблему обсуждать со Стар.
Она сказала:
– Pardonne-moi, mon cher? Tu as dit?‹Извините, месье. Вы что-то сказали? (фр.)›
– Я сказал, что мне простится, должно быть, шесть грехов за этот Великий Пост.
Она удивилась: - Но Великий Пост давно прошел на Земле. А здесь его вообще не бывает.
– И очень жаль.
– И все же я рада, что ты не выбрал Мьюри раньше Летвы. Иначе Мьюри задрала бы нос перед матерью. Но правильно ли я поняла, что ты готов исправить дело, если мне удастся договориться с Доралем? - Она добавила: Мне это очень важно знать, в зависимости от этого я буду строить свою дипломатию.