Сразу по приезде 1 сентября я позвонил Скали и пригласил к себе в номер гостиницы. Он согласился. Однако утром Джон по телефону сообщил, что не может приехать в отель, и объявил, что встретится со мной только в здании телекомпании. 2 сентября я и Стапран пришли к Скали в его служебный кабинет. Он рассказал, что долгое время болел и только недавно вышел на работу.

Я подарил ему выдержанный грузинский коньяк. Он с благодарностью принял.

По словам Джона, Эй-би-си к тридцатилетию карибского кризиса готовит двухсерийный фильм, который выйдет на экран 22 октября. А. Стапран сообщил, что он приехал снять интервью с видными участниками ракетно-ядерного, кризиса, а также реконструировать тогдашние встречи, и попросил Скали принять участие. Тот отказался, сославшись на запрет Эй-би-си. Тогда режиссер попытался уговорить Джона сняться в ресторане «Оксидентал» без диалога между нами. Стапран был согласен, если американцы будут тоже снимать эти сцены. Он подчеркнул, что в фильме в доброжелательном духе будет показана миротворческая деятельность президента Кеннеди и Хрущева по предотвращению ядерной войны. Скали обещал переговорить со своими боссами в компании и сообщить нам ответ.

3 сентября я посетил Арлингтонское кладбище и возложил две белые гвоздики на могилу президента Кеннеди, который, как я считаю, сыграл главную роль в ликвидации карибского кризиса. Кинорежиссер снял эту сцену.

Обращает на себя скромность могилы покойного президента. Над ней нет общепринятого у нас холмика. На месте погребения — ровная газоновая площадка. Вровень с газоном вкопаны две полукруглые цементные плиты, образующие круг диаметром чуть более метра. В центре круга — железная труба, из которой бьет вечный огонь. Никакого надгробия. Около цепи, огораживающей могилу, в газон врыта небольшая бронзовая, почерневшая от времени плита. На ней с трудом можно прочитать слова: «Джон Фитцджеральд Кеннеди» и даты рождения и смерти.

Я снова встретился со Скали 4 сентября. Он сообщил, что руководители Эй-би-си обсудили предложение А. Стапрана о совместных съемках в ресторанах и отказались, так как их фильм уже смонтирован на восемьдесят процентов и они не хотят его переделывать. Шефы Джона решили также в контакт с Стапраном не вступать. Запретили и Скали сотрудничать с российским кинорежиссером. Я выразил сожаление.

Затем между нами состоялась спокойная и, я бы сказал, даже дружеская беседа. Мы вспоминали наши прошлые встречи, политические события тридцатилетней давности. Мой собеседник заметил, что ни он, да и никто из его коллег в Соединенных Штатах, еще несколько лет тому назад даже представить не мог, какие радикальные изменения произойдут в Советском Союзе. Скали был раскован, шутил, рассказывал, как он снимался в фильме Эй-би-си. Не забыл подчеркнуть, что ничего плохого обо мне не говорил. Он подарил мне хороший карманный календарь на 1993 год. По моей просьбе Скали дал мне на память две свои фотографии с дарственной надписью на одной из них. И высказал пожелание, чтобы перед отъездом я зашел к нему проститься.

Утром 10 сентября я позвонил Скали. После сухого приветствия он неожиданно недовольным голосом спросил:

— Что вы хотите от меня?

Я сразу понял, что у него скверное настроение. Спокойно сказал, что через день улетаю домой и, как мы ранее условились, хотел бы нанести ему визит вежливости перед отъездом. Он пригласил зайти к нему в середине дня.

Войдя к Скали, я увидел его, стоящим посредине комнаты. Он обхватил руками голову и морщился от боли. Я заметил, что он, очевидно, нездоров. Джон пожаловался на головную боль и пальцем поднятой руки показал на потолок. Заметив на моем лице удивление, он пояснил: только что вернулся с бурного совещания у руководства.

Беседа наша не клеилась. Джон разговаривал неохотно, нервничал. Я все же решил сказать, что очень сожалею, что мы не смогли договориться и рассказать в совместном фильме или написанной вместе статье правдивую историю о наших неофициальных встречах в грозовые дни 1962 года.

— Я ничего писать не буду, — резко отрубил мой собеседник. — Это вы не хотите признать, что передали мне предложения о мирном разрешении конфликта!

Я не ожидал такого ответа и тоже занервничал, но взял себя в руки и спокойно сказал, что это сущая чепуха, неправда. От этих слов Скали взорвался. Лицо его побагровело, а взгляд стал злым.

Видя, что дальнейший разговор вести бесполезно, я предложил:

— Давай останемся каждый при своем мнении. Со временем история нас рассудит. Моя совесть чиста. Я сплю спокойно.

Скали ничего не ответил.

Я пожелал ему и его семье доброго здоровья и благополучия. Он молча проводил меня по коридору. У лифта, холодно пожав друг другу руки, мы расстались. Теперь, очевидно, навсегда…

Скали, как я понимаю, начал много лет тому назад говорить неправду не по своей воле. Так посоветовали, а скорее — приказали его тогдашние шефы. Сложная внутриполитическая обстановка в США, антагонистические отношения между Вашингтоном и Москвой, законы «холодной войны» не позволили сказать правду.

Как трудно пробивается дорога к истине!

ПРОВИДЕЦ ИЗ ВИНЧЕСТЕРА

21 ноября 1918 г. в «Правде» была напечатана статья В. И. Ленина «Ценные признания Питирима Сорокина». Ленин писал: «"Правда" поместила сегодня замечательное интересное письмо Питирима Сорокина, на которое надо обратить особое внимание всех коммунистов. В письме этом, напечатанном в „Известиях“ Северо-Двинского исполнительного комитета, Питирим Сорокин заявляет о своем выходе из партии правых эсеров и о сложении с себя звания члена Учредительного собрания».

Далее Ленин подробно показывает объективные причины такого шага П. Сорокина и излагает тактику большевиков по привлечению на свою сторону мелкобуржуазных слоев и интеллигенции.

Волею судьбы за время своей работы в США я несколько раз встречался с П. Сорокиным. В беседах он показал себя патриотом нашей Родины и еще три десятка лет тому назад высказывал мысли, созвучные современному периоду демократизации советского общества. Поэтому, я надеюсь, содержание моих бесед с видным социологом представит интерес для читателя.

Осенью 1942 года я прилетел в Бостон для выступления на митинге, организованном местным Комитетом помощи русским в войне. На аэродроме меня встретили представители комитета, среди которых оказался и Питирим Сорокин. Поздоровавшись со мной и назвав себя, он выразил сочувствие в связи с предательским нападением на Родину фашистской Германии.

По пути к автомашинам П.Сорокин говорил мне:

— Давно все распри позабыв, я делаю все возможное, чтобы хоть на самую маленькую толику ослабить тяжкие страдания моего народа. Вы первый советский человек, с которым я разговариваю в США.

Я поблагодарил его за сочувствие и за деятельность по оказанию помощи Советскому Союзу.

Питирим Сорокин был членом исполкома бостонского отделения Комитета помощи русским в войне. На митинге он сидел в президиуме, но не выступал. После митинга я распрощался с организаторами и ночным поездом уехал в Нью-Йорк.

Новая встреча с Питиримом Сорокиным состоялась лишь через двадцать лет. В начале декабря 1962 года меня пригласили выступить перед студентами Гарвардского университета. Накануне вылета в Бостон я позвонил Питириму Александровичу и выразил желание встретиться. Как мне показалось, он обрадовался звонку и пригласил в свой дом.

После лекции, в обусловленное время подъезжая к месту жительства Питирима Сорокина, я увидел его перед домом. Он жил в маленьком городке Винчестер возле Бостона. День стоял пасмурный, небо было покрыто сплошными серыми облаками. Вдоль узкой асфальтированной улицы выстроились двухэтажные домики дачного типа, окруженные голыми низкорослыми деревьями и кустами.

Сорокин был одет в старомодное темное двубортное демисезонное пальто, на голове — тоже немодная широкополая темно-серая шляпа; очки в светлой пластмассовой оправе. Ему исполнилось 73 года, но выглядел он крепким мужчиной. Правда, лицо уже избороздили морщины, хотя оно оставалось красивым, волевым и несколько суровым. Указывая на свой дом рукой, хозяин сказал: