Николай Антонович, конечно, поможет. Он всегда говорил с ним о путешествии в Арктику, он даже наставляет Диму, как готовиться к этому… И этот книфон об Арктике дал Диме тоже Николай Антонович. Хорошо бы с Ирой посоветоваться… да нельзя! Она во всем верит Сергею. Сергей говорит, что все кончится благополучно, она и верит. Разве она понимает что-нибудь в Арктике! И, кроме того, у нее какие-то неприятности на заводе… она такая озабоченная, грустная…
В комнате Ирины Дима торопливо настроил аппарат на волну телевизефоча Березина и нажал позывную кнопку. Экран оставался неживым, молчаливым. Дима подождал минутку и опять нажал кнопку, долго не отрывая пальца от нее.
И вдруг – о радость! – экран мягко засветился, по нему быстро пробежали волнующиеся тени и появились знакомый угол кабинета с полками книг и книфонов, со свертками визетонлент, стол, заваленный трубками чертежей, бумагами, желтовато-прозрачными листками диктописем, и бритая голова Березина над столом.
Лицо Березина, сначала серьезное вдруг повеселело, стало приветливым.
– А, Дима! Здравствуй, голубчик! Что скажешь?
– Николай Антонович! Здравствуйте, Николай Антонович! – волнуясь и торопясь, заговорил Дима. – Мне нужно… Мне обязательно нужно поехать как можно скорее. Уже каникулы кончаются… И скоро только месяц останется…
Березин рассмеялся:
– Экий ты горячий! Чего ты вдруг так заторопился?
Диме показался очень обидным этот смех в такой момент… Но ведь Березин еще ничего не знает…
– Видите ли… Дело в том, Николай Антонович… Вам ведь известно, что Валя где-то… около мыса…
– Ну и что же? – улыбаясь, спросил Березин, поглаживая рукой круглую бритую голову. – Тебя там еще недостает? Так, что ли?
– Да нет же, Николай Антонович! – с горячностью возразил Дима. – Я должен обязательно участвовать в поисках…
Тихий гудок прервал его, на экране что-то замелькало, улыбающееся лицо Березина скрылось, потом сейчас же вновь появилось, уже серьезное. Он прислушивался к чему-то.
– Подожди, Дима, минуточку, – сказал Березин. – Там ко мне пришли. Я сейчас…
Дима смотрел на опустевший экран, нетерпеливо скользил глазами по золотистым буквам на корешках книг и свертках визетонлент, и отчаяние начинало овладевать им. Неужели Березин только посмеется и опять – который уже раз! – скажет, что нужно подождать, потерпеть? Что же тогда делать?
Вдруг с экрана послышался шум открываемой двери, шаги, неразборчивые голоса. Шаги сейчас же утихли, донеслись взволнованные слова Березина:
– Какие новости? Ну говорите же!
– Во-первых, Коновалов приехал.
Голос, спокойный, густой, бархатистый, показался Диме странно знакомым, как будто он его где-то слышал, но где и когда, невозможно было припомнить.
– Ага! Наконец-то! – обрадовался Березин. – Ну, дальше!
– Во-вторых, Вишняков умер…
Несколько мгновений тяжелого, словно растерянного молчания, потом с экрана послышалось бормотание невидимого Березина:
– Что? Что вы говорите? Вишняков? Где? Когда?
– Вчера. В доме предварительной изоляции. Николай Антонович, я прямо вам скажу: когда я увидел, как вас расстроили его показания… Вы нам дороже десятка Вишняковых… Кроме того, он оказался слабым на язык… Ничего не оставалось делать, как… Очень жаль, но дело важнее всего…
– Послушайте… послушайте… это же убийство! – бормотал Березин. – Я ничего не хочу знать об этом! Вы слышите? Не хочу, не хочу!
Голос Березина с каждым словом повышался, переходя в какой-то визг.
Дима услышал приближающиеся к экрану шаги, на правом его краю мелькнуло бледное, испуганное лицо Березина. Опущенные глаза поднялись, взглянули на Диму, и вдруг смертельный страх перекосил лицо Березина, и, вскинув руки, он мгновенно метнулся обратно и исчез с экрана. Сейчас же послышался испуганный шепот, торопливые шаги, хлопнула дверь, и все затихло. Дима опять остался перед пустым экраном со странным смущением в душе, с сильно бьющимся сердцем. Ему стало страшно. Какое убийство? И при чем тут Николай Антонович? И чем он, Дима, так огорчился и даже напугал Николая Антоновича? Теперь он уже наверно рассердился и не захочет помочь. Отчаяние окончательно овладело мальчиком.
В тоскливом ожидании прошло минут пять. Дима потерял уже надежду, хотел выключить аппарат, уйти в свою комнату, броситься на кровать, зарыться в подушку.
Вдруг послышался резкий стук раскрывающейся двери, быстрые решительные шаги, и на экране вновь показалось лицо Березина – бледное, но как будто спокойное. Березин сел за стол, на обычное место, и, перекладывая с места на место какие-то бумаги, не поднимая глаз, сказал чуть охрипшим голосом:
– Ты извини меня, Дима, я было совсем забыл про тебя.
– Нет, нет… – торопливо возразил Дима. – Пожалуйста, Николай Антонович… Я в другой раз…
– Нет, ничего, – ответил Березин и мельком взглянул на Диму какими-то пустыми глазами. – Мне сообщили о внезапной смерти одного знакомого, и это очень расстроило меня. Да… Так, значит, насчет своего дела… Ну, отвечай прямо: ты очень хочешь попасть в Арктику?
– Очень… Очень, Николай Антонович, – невнятно проговорил Дима. Сердце его сразу упало от радости и страха.
«Что ты делаешь, Димка! – оглушительно закричал какой-то испуганный голос в его душе. – Не надо, не надо!»
Но Березин уже ответил, и нельзя было убежать от его решительных, строгих, деловых слов.
– Ну ладно. Раз ты уж так твердо решил… Вот что! Туда на днях отправляется один человек. Он возьмет тебя с собой. Приготовься, собери вещи на дорогу. Только немного. Электрифицированный костюм, немного белья, туалетные принадлежности. Об остальном позаботится этот человек.
– Хорошо, Николай Антонович, – едва шевеля губами, говорил Дима. – Спасибо… спасибо большое… На мыс? Да?
– Да, да… – нетерпеливо и досадливо ответил Березин.
И опять слабо заныло в испуганной и смятенной душе Димы: «Не надо… ой, не надо…»
Но уже какой-то невидимый поток подхватил и понес Диму, и мальчик только еще раз пробормотал:
– Спасибо, большое спасибо…
– Пустяки, не стоит. Но только помни, Дима! Чтобы ни одна душа не знала об этом. Особенно о моей помощи тебе, Ирина не простит мне этого.