Я явился в кабинет Си Джей точно в час, на секунду опередив мистера Блэндона. Я даже успел отчитаться перед Си Джей о моем разговоре с Элен - результаты вроде бы удовлетворили Си Джей. Мистер Блэндон был очень важной особой. То, что Си Джей решил включить мою скромную персону в столь ответственное мероприятие, как этот ленч, было, несомненно, первым шагом признания во мне преемника старого Лэмберта.

Я знал, что должен показать себя с лучшей стороны, а потому во время ленча не расставался с самой обаятельной улыбкой, на какую был способен, говорил то, что должен был сказать, чтобы показать, что я не только первоклассный специалист и славный парень, но и способен поступать достаточно разумно там, где это нужно. По тому, как вел себя за столом Си Джей, я пришел к выводу, что сыграл свою роль не худшим образом; однако это не препятствовало тому, что этот долгий ленч был для меня мукой.

Мистер Блэндон был горазд по части выпивки: он пил так, как пьют в Беверли-Холлзе. Перед едой мы выпили по четыре гибсона, за ленчем пили вино, а в заключение - коньяк. После второй рюмки коньяка мистер Блэндон заметно оживился и выразил желание весело закончить столь удачно начавшуюся встречу. К моему ужасу Си Джей немедленно предложил ему мое общество для экскурсии по городу. Перед моими глазами замаячила кошмарная перспектива турне по коктейль-барам и ночным ресторанам в компании мистера Блэндона. Однако, к счастью, наш гость в последнюю минуту пришел к заключению, что устал, и решил, что будет лучше, если он вернется в отель и отдохнет от утомительного путешествия.

Когда мне, наконец, удалось вырваться, было почти четыре.

До отеля "Уилтон" я добрался на такси. У меня не было никакого конкретного плана, я вообще не мог думать пи о каком плане, так как был предельно измотан и одновременно возбужден алкоголем.

"Уилтон" был отелем средней руки, добропорядочным, заботящимся о своем реноме. В холле, оформленном в современном стиле, я справился у администратора об Анжелике.

- Не назовете ли вы ваше имя?

- Уильям Хардинг.

- Да, да. Мистер Хардинг. Мадам ожидает вашего визита.

Я вошел в кабину лифта, навевающую мысли о старых джентльменах и комнатных собачках чуточку моложе их, например, о скайтерьерах. Нервы мои были натянуты, и мне вдруг показалось, что в номере Анжелики, окажется лейтенант Трэнт.

Я постучал, и Анжелика открыла мне дверь.

- Еще никого из полиции у меня не было, - сказала она.

Я вошел следом за ней в унылую комнату. На комоде стоял радиоприемник, но это был автомат, в который нужно было бросить монету, чтобы он заработал. Потертый чемодан Анжелики стоял на складном стульчике. Все это казалось принадлежащим другому миру, даже сама Анжелика с тяжелыми прядями густых черных волос, с ее красотой, так часто заставлявшей меня предавать самого себя, красотой, которая теперь действовала на меня угнетающе, как, впрочем, и сам факт ее существования.

Анжелика казалась очень утомленной, как если бы в течение всей ночи не сомкнула глаз. Прежде всего она, разумеется, закурила сигарету. Звук трущейся о коробку спичечной головки еще более усилил овладевшее мной раздражение. Она стояла, безучастно глядя на меня, и ждала, чтобы я заговорил первым. Я вдруг подумал о том, что не далее как вчера сходил по ней с ума и, как последний идиот, воображал, что только она может дать мне истинное счастье, а моя предыдущая жизнь с Бетси и Рики - это сплошное лицемерие. Я чувствовал, как от этих воспоминаний меня охватил гнев. К черту! Ведь это она где-то откопала Джейми. Так почему же она не удержала его возле себя? Почему одного сказанного им слова оказалось достаточно, чтобы она послушно собрала свои тряпки и свалилась на шею именно мне?

- Ну, - сказал я со злостью, - мне кажется, что ты достаточно намутила воды.

Я чувствовал, что обвиняю ее незаслуженно, что она имеет право бросить точно такой же упрек мне. Однако Анжелика этого не сделала. Она стояла у окна с падающими на плечи блестящими волосами, спокойная и печальная.

- Расскажи мне о Джейми, - попросила она.

- Что я могу тебе сказать? Его кто-то застрелил. В ту ночь, в квартире, которую он снимал.

- Но кто?

- Откуда я могу это знать? - И что я вообще знаю об этом твоем Ламбе? Ты должна разбираться в этом лучше меня.

- Ты думаешь, что это… я? - спросила она чуть слышно.

Меня так и подмывало бросить ей в лицо: а почему бы и нет? Ведь ты с ума сходила по нему, а он обращался с тобой как с собакой; не прошло и суток, как он вышвырнул тебя из дома и из своей жизни. Однако, мне еще хватило рассудка на то, чтобы понять, что сейчас не время для упреков. Анжелика не была преступницей - она была только помехой на пути. Нужно было только обезвредить ее - для блага Бетси, для блага Дафны и Си Джей, а прежде всего для моего собственного блага.

- Я знаю, что ты его не убивала, - сказал я наконец. - Полиция установила, что Джейми был застрелен между половиной второго и двумя часами. Значит, до момента убийства ты минимум час провела в моем доме.

- Значит, ты уже разговаривал с полицией?

- Разумеется.

- А эта… эта женщина? Эта бонна?

- Она тоже.

- Тогда ты должен был рассказать им обо мне. Газеты начнут трубить об этом, и Бетси все узнает. Да, натворила я дел. О, Билл!…

На ее лице отражалась исключительно забота обо мне. "Бог мой! - подумал я. - Неужели она начнет теперь разыгрывать кающуюся грешницу?" И вдруг план, который, когда я излагал его Полу, казался мне столь надежным и практичным, утратил в моих глазах свои положительные качества.

- По правде говоря, - сказал я, - я ни слова не сказал о тебе. Элен тоже.

Затем я рассказал ей обо всем, что сделал до настоящей минуты. И по мере того, как я говорил, я все меньше выглядел в собственных глазах ловким политиком и триумфально коронованным вице-председателем. Я видел себя как кого-то другого; жалкого, покорного работника управленческого аппарата, непостоянного, как флюгер. Может быть, мне было бы легче, если бы Анжелика не смотрела на меня так внимательно. Но эти огромные серые глаза были неотрывно прикованы к моему лицу, и, хотя в них не было ни тени упрека, мне все равно казалось, что в них я читаю свой приговор, что я без труда угадываю ее мысли: "А ведь это человек, которого я когда-то любила!" Хотя я и знал, что сам навязываю ей эту роль, я невольно считал ее в эту минуту моральным арбитром и из-за этого чувствовал к ней ненависть. Кто она сама, чтобы иметь право судить меня?