Строганов ласково почесал за ушами котяру, погладил мурлыкающего проказника по спине, плеснул в ладонь воды из фляжки и напоил зверя. Полковник был несказанно рад тому, что это умное существо тоже выжило вместе с ними в страшном катаклизме. Видимо, Самсон почуял беду и заранее забрался на тримаран. После того как Сергей окончательно осознал, что опасность миновала, на душе стало спокойно. Строгановым овладела апатия, это была реакция организма на пережитый недавно стресс.

Серега улегся между находившимися без чувств товарищами и тоже забылся в полубреду. Кот устроился у хозяина на животе. Но сон полковника не был безмятежным. Страшные картины недавно пережитых ужасных событий стояли перед глазами. Он снова увидел и последнюю битву с желтолицыми пиратами, и взрыв корвета, и воздушный перелет в центре смерча. Строганов заставил себя очнуться и вернуться к реальности, столкнул со своей груди спящего кота, выпрыгнул из будки и едва не выпал из лодки.

Остров-скала давно скрылся за горизонтом, и вокруг, от горизонта до горизонта, расстилался океан, изумрудно-голубой и абсолютно спокойный. Его поверхность переливалась и блестела под лучами солнца, и нашему герою стало казаться, что он остался один в этой водной пустыне.

Сергей поставил парус, закрепил шкот и сел к рулю. Друзья продолжали метаться в бреду, но он был не в силах им помочь.

— Э-ге-гей! Люди, а-а-у-у! Спасите!-заорал что есть мочи Строганов, не выдержав тишины. — Боже! Если ты существуешь, если ты меня слышишь, помоги нам, несчастным мореплавателям! Подай знак! Не оставляй одних на произвол судьбы! Я стану в тебя верить, буду тебе молиться, превращусь в добропорядочного христианина! Только спаси нас!

Но в ответ — тишина, мольбы его никто не услышал, только котяра мяукнул и благодарно потерся о ноги своего спасителя. Ни единого признака человеческой жизни, ни малейшего намека на присутствие и высшего разума. А ведь несколько часов тому назад ураганный ветер пытался разорвать тела мореплавателей на части. Океан, величественный и спокойный, равнодушно продолжал жить своей собственной жизнью. Ему не было дела до страданий русского путешественника и его друзей. Но ведь какая-то неведомая сила зашвырнула их сюда?..

«Ладно, значит, с Богом разобрались! Бог — отменяется!» — подумал Серж и добавил уже вслух:

— Ну, раз, Боже, тебя нет, тогда помоги мне ты, дьявол! Отдам душу, чтобы вернуться в свое время, на Родину! Хочу домой, к горячей ванне, туалету с мягкой бумагой, к телевизору, автомобилю, вкусной и горячей пище! Чтобы бабы были не только черные, но и белые, голубоглазые, светловолосые, чтобы они говорили на родном русском языке! Сделай так, чтобы все встало на свои места!

И вновь никакого ответа. Строганов принюхался — запах серы в воздухе не чувствовался. Время шло, но никто не появлялся.

«Значит, доктором Фаустом стать не удалось, душа моя бессмертная никому не нужна. Вот и хорошо, никому тогда ее и не отдам. С ней и помру, если она, эта душа, вообще существует! Ладно, останусь с друзьями в прошлом. Но я всегда готов к конструктивному диалогу! Слышите вы меня, Бог или черт?»

Несмотря на все переживания, Строганов ощутил вдруг чувство голода. Желудок заурчал в недоумении: где же хлеб насущный, хозяин?

— Наполнять буду тебя, мой друг, помаленьку, крошечными порциями. Кто знает, сколько предстоит нам болтаться в океане.

Серега подкрепился бананами и сухарями, запивая их мадерой. Вкусное вино, если пить в меру!

Следующим утром полковник проснулся с нечеловеческим аппетитом. Желудок опять требовал топлива, которого было так мало. Лежащие в каютке бананы и сухари не давали покоя, мыслить рационально не было никакой возможности. Вскоре Строганов обнаружил, что перезревшие плоды подгнили. Вывод напрашивался один: надо срочно все съесть, пока не пропали.

Но как же быть со слабеющими на глазах спутниками: любимой Степанидой и юным другом Маню? Пора их как-то приводить в чувства. Полковник не мог взять в толк, почему его друзья так долго находятся в состоянии беспамятства. То ли они крепко спали после многих дней тяжелейших испытаний, то ли пребывали без сознания. А может, они в глубочайшей коме?

Сергей сделал девушке искусственное дыхание, дал ей понюхать коньяку, а затем влил несколько ароматных капель в приоткрытый рот. Островитянка зашлась кашлем и внезапно открыла глаза. Вначале она затуманенным взглядом смотрела на своего, суженого, явно ничего не помнила и не узнавала Сергея, затем закрыла и снова открыла глаза, прищурилась. По щекам Степаниды потекли крупные слезинки, она громко зарыдала. Но вскоре туземная красавица вполне осмысленно и даже как-то просветленно вгляделась в Сергея, обвила его шею руками, крепко поцеловала и пролепетала на ломаном русском:

— Я думала, что ты мой сон! Что все померещились! Я тебя люблю! Я так счастлива, что это наяву, любимый!

Полковник на порывистый поцелуй ответил своим, долгим и нежным. Он впился в сочные губы девушки и забыл обо всем на свете. Прошло минут пять, и лишь тогда Строганов вспомнил про Гийома, тоже нуждавшегося в получении экстренной помощи. Он пошлепал его по щекам, капнул в рот коньяка, сделал искусственное дыхание — ничего не помогало. Сергей влил в рот парню еще пару глотков, тот поперхнулся, закашлялся и, наконец, очнулся.

— Слава богу! Я уже думал, ты дал дуба!

— Чего я дал? — не понял Маню.

— К счастью, ничего ты не дал. Ни дуба, ни дрозда! Жив и более-менее здоров!

— Я очень крепко спал, и мне снились страшные сны!

— Молодец! Мы живы, приятель! Ты слышишь, Гийом! Мы живы!

Стояла невыносимая жара. Мореплаватели разулись и практически полностью разделись, беспечно бросив снятую одежду на носу лодки.

Потом страдальцы с жадностью набросились на еду. Бананы запили все той же мадерой, после чего всех сморило, но жажда не давала уснуть, и людям пришлось снова приложиться к вину. Строганов и его спутники попали в замкнутый круг. Они пили и писали за борт, а потом опять пили все ту же треклятую мадеру. Сладко во рту, но плохо с самочувствием.

— А не испить ли нам коньячку? — предложил Серега себе и друзьям. — Чтобы сосудики расширить? Для повышения тонуса?

Сказано — сделано. Хлебнув коньяка, люди вошли в состояние транса. Сосуды так расширились, что у юнги и девушки из носа хлынула кровь, они лежали, стонали, мучились и проклинали свою судьбу.

Сергей чувствовал себя ужасно и без конца матерился. Делал он это с различными вариациями, пытаясь на ходу придумывать новые выражения, а друзья, как эхо, повторяли за ним эти витиеватые обороты. Но, как говорится, новое — это хорошо забытое старое. Вот наш полковник и вспоминал, напрягая мозг, старинные русские обороты. Он повторял их старательно, с чувством, как в детстве на утреннике читал стихи. А молодежь громко подхватывала нецензурщину, точно речевку. Затем полковник перешел на крик, началось состязание — кто громче. Когда кричать стало неинтересно, он начал петь похабные частушки. Молодые друзья могли подхватить только припев, но что с них возьмешь — иностранцы. Настроение команды улучшилось, хандра ушла. Люди запели песни. До хрипоты пели, налегая на весла, потом опять пели и гребли, гребли…

Из-за острова на стрежень, На простор речной волны… Эх-ма, речной волны!

«Да-а-а! Если бы речной, то не беда, а тут ширина нескольких тысяч Волг! — взгрустнул Серега. — Не доберешься до берега, как ни налегай на весла. А интересно, каким способом можно проплыть сквозь года и века?»