– Эти трибуны построены недавно? – спросил я.

– Да, совсем недавно, – подтвердил он.

– Все здания тоже выглядят новыми.

– Так оно и есть. Хотите посмотреть?

– С удовольствием, – ответил я и поставил стакан, намекая, что готов это сделать немедленно. Через минуту мы не торопясь шли к зданию, где на первом этаже располагались раздевалки, душевые, весы для жокеев, а на втором конторы.

Весь ансамбль действительно был современным и очень красивым; он ничуть не напоминал хорошо знакомые мне английские ипподромы. Мы прошли через большую удобную комнату с отличными креслами, где владельцы лошадей и тренеры могли спокойно планировать тактику или анализировать поражения, но Клугвойгт, не задерживаясь, повел меня дальше.

Помещение для жокеев было не хуже. У каждого здесь был просторный запирающийся шкафчик для одежды (не английские вешалки), рядом с раздевалкой находилась сауна (душ, разумеется, тоже), вдоль стен стояли удобные диваны (а не деревянные скамейки).

Человек, с которым я собирался говорить, лежал на кожаном диване. Я нашел его по табличке с фамилией: «К.П.Фарден». Это был жокей Гревилла Аркнольда.

Я сказал Клугвойгту, что хотел бы побеседовать с этим парнем.

– Отлично, – сказал он. – Я буду ждать в салоне. А заодно и сам поговорю кое с кем.

Фарден, как и положено жокею, был очень маленьким и худым, кожа да кости. Когда Клугвойгт назвал ему мое имя, его лицо прояснилось, но когда я сказал, что я друг миссис Кейсвел, он вновь помрачнел.

– Я не виноват, что лошадь в таком паршивом состоянии, – заявил он.

– Конечно, – успокоил я его. – Я хотел бы знать, что вы обо всем этом думаете, потому что миссис Кейсвел наверняка будет спрашивать меня об этом.

– Я скажу вам, что происходит. На старте кажется, что лошадь в отличной форме, она бодра и весела, а потом, когда надо прибавить ходу, оказывается, что у нее уже нет сил, а если попробовать хлыстом, то она совсем скисает и теряет скорость.

– Вы, неверное, думали над этим. Вам ничего не пришло в голову?

– Нет, ничего, – он смотрел на меня исподлобья.

– Но ведь что-то вы об этом думаете?

– То же, что и все. Больше я ничего не могу сказать.

– А что вы думаете о главном конюхе Аркнольда?

– Скотина. Никогда о нем особо не думал. Но встретиться с ним на темной дорожке я бы не хотел, если вас это интересует.

Меня интересовало совсем другое, но пережимать не стоило, и я спросил, понравился ли ему Дэн.

– Славный паренек, – сказал он, и впервые голос его смягчился. – Он часто бывает в конюшне Аркнольда, и ничего удивительного – все тамошние лошади – собственность его тетки.

– Вы познакомились в его прошлый приезд?

– Да, он тогда жил в Саммервиле. Недели две. Симпатичный парень. С чувством юмора. Он рассказывал мне, что был у тетки в Англии, что это очень добрая женщина. Когда ее лошади стали проигрывать, он один не утратил душевного покоя.

– И когда это началось? – спросил я сочувственным тоном.

– Да еще в июне. С тех пор в конюшне все вверх дном, все разбираются, что же происходит. Я же говорю... Ветеринары берут кровь то на то, то на другое, даже на наркотики. И ничего.

– Аркнольд, по-вашему, хороший хозяин? – спросил я прямо.

– Я не хочу говорить на эту тему, мистер. Я люблю свою работу.

В этот же день я заказал разговор с Кейт. В назначенное время я услышал ее голос. Было воскресенье, десять утра.

Слышимость была отличная, как будто мы находились не за тысячи, а всего за десяток километров друг от друга. Кейт сказала, что рада моему звонку и тому, что меня не убило током. Разумеется, она узнала об этом из газет, причем некоторые из них отвратительно намекали на то, что этот случай – часть рекламной кампании.

– Ничего подобного, – заверил я ее. – Когда встретимся, я все расскажу. Как дети?

– Отлично. Крис хочет стать астронавтом, а Либби научилась говорить «бассейн», когда хочет в воду.

– Я уже чуть-чуть соскучился по тебе, – сказал я, а Кейт ответила также – по крайней мере, внешне, – спокойно:

– Ты четыре дня, как уехал, а мне кажется, что прошел год.

– После премьеры я сразу вернусь, – пообещал я ей. – А до – съезжу на золотой рудник и на пару дней в заповедник, он называется Парк Крюгера.

– Везет же некоторым!

– Как только у мальчишек закончатся каникулы, мы с тобой куда-нибудь съездим.

– Ловлю на слове.

– Послушай... Я ведь звоню по поводу лошадей.

– Ты уже разобрался, в чем дело?

– Нет еще. Сделай для меня одну вещь.

– Говори, – коротко сказала она.

– Нужно узнать, что там в завещании Нериссы.

– Ого! – воскликнула она.

– Ну постарайся найти какой-нибудь предлог! Ее забавляла процедура его составления, так что она, возможно, захочет рассказать.

– Ну, ладно, я попробую... Допустим, она мне его покажет, тогда что конкретно тебя интересует?

– Нужно узнать, она завещала Дэну только лошадей или все остальное тоже.

– Хорошо, – сказала Кейт без особой уверенности. – А что, это так важно?

– Как тебе сказать, – рассмеялся я. – Дэн здесь.

– Правда? – удивилась она. – Нерисса не говорила об этом.

– Она сама не знает, – сказал я, а потом подробно описал этого симпатичного парня и Аркнольда.

– Ты думаешь, это штучки тренера?

– Я думал об этом, но мне кажется, что это наш мальчик из Калифорнии приложил свою руку.

– Но зачем? Какая ему выгода?

– Выгода немалая. Вспомни про налог на наследство.

Когда Кейт заговорила, в голосе ее звучало сомнение.

– Это невозможно.

– Мне это видится так. Весной, после многих лет разлуки, Дэн навещает Нериссу и узнает, что она больна болезнью Ходжкина. Достаточно посмотреть в медицинской энциклопедии, чтобы узнать, что это неизлечимо.

– О Господи! – вздохнула Кейт. – Продолжай.

– Нериссе понравился этот золотой мальчик. Надо сказать, что в нем есть очарование. Итак, предположим, что он узнает от Нериссы, что она решила оставить ему лошадей и некоторую сумму наличными.

– Но это только догадки.

– Вот поэтому я и хочу, чтобы ты поговорила с Нериссой. Узнай, говорила ли она Дэну о своей болезни и знает ли он, что она сделала его своим наследником.