– Генри!

– Мне не нравится Анджела, – холодно сообщил я. – И я не собираюсь быть здесь в воскресенье. Неужели вам не понятно?

– Генри, неужели ты бросишь меня одну – как мне с ними себя вести?

– Тебе следует удерживать мать от столь глупых приглашений. Анджела – уже сотая уродливая наследница, которую она приглашает к нам в дом в этом году.

– Но это нужно нам всем!

– Только не мне, – сухо возразил я. – Я не проститутка. Сестра обиделась и встала.

– Какой ты злой, – сказала она.

– И раз уж об этом зашла речь, – сказал я, – я желаю жучкам приятного аппетита. Пусть съедят всю нашу крышу. Этот чертов дом поглощает уйму денег, и, если он рухнет, все мы вздохнем с облегчением.

– Это наш дом, – привела сестра последний довод.

«Если бы дом принадлежал мне, я бы тотчас же его продал», – подумал я, но промолчал.

Неверно истолковав мое молчание, сестра попросила:

– Генри, пожалуйста, приходи на ленч с Филлихоями.

– Нет, – решительно сказал я. – В воскресенье у меня найдутся дела поважнее. Можете на меня не рассчитывать.

Внезапно сестра вышла из себя. Дрожа от гнева, она закричала:

– У меня больше нет сил выносить твое аутическое поведение! Ты противный, избалованный сукин сын!

Неужели это так, размышлял я, сидя возле Серпантина. И если так, то почему?

В три часа, когда заметно похолодало, я встал и пошел к выходу из парка. Но направился я не на Ганновер-сквер, в элегантный офис моей фирмы. Пусть недоумевают, решил я, почему всегда пунктуальный Генри не вернулся после ленча. Вместо этого я взял такси и поехал к старому, захламленному причалу. Когда я расплатился и вылез из машины, мне в нос ударил запах ила – на Темзе был отлив.

На этом причале вскоре после войны было наспех построено приземистое бетонное здание, которое кое-как поддерживалось все эти годы. Его стены были в ржавых потеках от прохудившихся водосточных труб. Их давно следовало покрасить. Прямоугольные окна с металлическими рамами были покрыты слоем сажи и копоти, а медные ручки на дверях не чистили с моего последнего визита полгода назад. Здесь не было необходимости прихорашиваться перед клиентами. Клиентов тут никто не ждал.

Я поднялся по голым каменным ступенькам лестницы, прошел через покрытую линолеумом площадку второго этажа и вошел в распахнутую дверь кабинета Саймона Серла. Он оторвался от блокнота, в котором что-то сосредоточенно рисовал, встал и двинулся мне навстречу. Он приветствовал меня крепким рукопожатием и широкой улыбкой.

Поскольку только он здоровался со мной столь радушно, с ним я бывал приветливее, чем с кем-либо еще. Впрочем, встречались мы редко и то лишь по делу и еще иногда заходили на обратном пути в пивную, где он предавался алкогольным возлияниям и дружеским излияниям, а я ограничивался порцией виски и больше помалкивал.

– Неужели ты приехал сюда специально из-за этих лошадей? – удивился он. – Я же тебе говорил...

– Нет, – перебил я его. – Я хотел узнать, не найдется ли у Ярдмана работы.

– Для кого?

– Для меня.

– Ну и ну, – только и сказал Саймон, присаживаясь на край стола и заполняя чуть не все его пространство своей массой. Это был крупный бесформенный человек тридцати пяти – сорока пяти лет, лысевший с макушки. Он отличался некоторой богемностью в одежде и широтой воззрений. – Но господи, с чего это ты? – вопросил Саймон, удивленно уставясь на меня.

Мы представляли собой разительный контраст: я в строгом черном шерстяном костюме, он в мешковатом вельветовом зеленом пиджаке.

– Хочется перемен.

– К худшему? – ухмыльнулся Саймон.

– Хочется немного повидать мир, попутешествовать.

– Хорошая идея, но неужели ты не можешь делать это с комфортом, а не сопровождая лошадей?

Как и большинство окружающих, он не сомневался, что у меня водятся деньги. Но как раз денег у меня не было. Мои доходы почти целиком состояли из зарплаты в «Англии», и совсем крохи приносила деятельность жокея-любителя – почти дилетанта. От отца я получал только стол и изъеденную жучками крышу над головой.

– Пожалуй, я не прочь попутешествовать в компании с лошадками, – равнодушно отозвался я. – Какие у меня шансы?

– Огромные, – усмехнулся Саймон. – Только попроси. Старик не посмеет тебе отказать.

Но Ярдман чуть было не отказал мне. Он никак не мог взять в толк, что я его не разыгрываю.

– Мой мальчик, подумайте хорошенько, прошу вас, – говорил он мне. – Стоит ли покидать такое прекрасное место, как агентство «Старая Англия»? Как бы вы ни старались, работа в нашей конторе не принесет вам ни власти, ни престижа. Давайте смотреть фактам в лицо.

– По правде говоря, ни власть, ни престиж меня не очень-то волнуют.

– Так говорят люди, которые получают их по наследству, – вздохнул Ярдман. – Нам же, простым смертным, трудно заставить себя презирать их.

– Я не презираю. Просто они меня не интересуют. По крайней мере, пока.

Ярдман стал медленно раскуривать сигару. Я внимательно следил за ним, пытаясь понять, что у него на уме. Поскольку он был из другого теста, нежели начальство «Старой Англии», я не очень хорошо представлял себе, как он устроен. Мне приходилось иметь дело с людьми примерно того же социального слоя, что и я сам, которые не любили изъясняться открытым текстом. Ярдман же был для меня неизведанной территорией.

Он держался покровительственно-отечески, что довольно необычно для худого человека. На крепком орлином носу его сидели очки в черной оправе. У него были впалые щеки, и, казалось, ему приходится растягивать губы, чтобы закрывать зубы и десны. Уголки рта загибались книзу, что придавало ему то недовольное, то печальное выражение. У него была едва заметная лысина и нездоровый цвет кожи, но голос и пальцы были крепкими, и, как потом выяснилось, характер тоже.

Ярдман медленно затягивался сигарой – длинной, тонкой, с крепким запахом. Глаза за стеклами очков изучали меня. Я понятия не имел, что он при этом думает.

– Ладно, – наконец сказал Ярдман. – Возьму вас, будете помогать Серлу, а там видно будет.

– Спасибо, – отозвался я, – хотя, признаться, меня больше интересовала работа Питерса.