– Идем, приятель, – сказал темноволосый. Они снова напряглись, глаза настороже, на лицах – враждебность.

Я медленно поднялся. Почему медленно? Да потому, что я был уже на пределе. Еще чуть-чуть, и я вообще не смогу подняться, а взывать к сочувствию, которого не будет... Нет уж, встану сам.

Конвоиры мои заметно ожесточились. Что удивительного, в такой ситуации, да еще в этой черной одежде, я, должно быть, казался им, как однажды выразился Теренс, ненадежным и немного опасным.

– Не волнуйтесь, – я вздохнул. – Вы правильно сказали, я буду вести себя как шелковый.

Но их, наверное, предупредили: идете арестовывать спятившего уголовника, который раскроил кому-то череп, поэтому они решили не рисковать. Рыжеволосый крепко схватил меня за правую руку выше локтя и подтолкнул к двери, а в коридоре темноволосый с той же яростью вцепился в меня слева.

По обе стороны коридора маленькими щебечущими группками стояли девушки. Я застыл на месте. Полицейские подтолкнули меня. А девушки стояли и смотрели.

Мне вдруг с кристальной ясностью открылся смысл старой поговорки «хочется сквозь землю провалиться». Последние остатки собственного достоинства восстали во мне против такой экзекуции: идти под конвоем полицейских сквозь строй молодых и красивых студенток. Будь вместо них мужчины, мне было бы легче.

Это, наверное, одно из тех впечатлений, которые не забываются – слишком сильно оно всколыхнуло душу. А впрочем, если человека часто таскают в наручниках на глазах у почтенной публики, может, он к этому привыкает?

Хорошо хоть я ни разу не споткнулся, даже на лестнице, – вид у меня и без того был жалкий. Полицейская машина, в которую меня безжалостно впихнули, показалась ниспосланным с небес прибежищем.

Я сидел впереди, между ними. Машину вел темноволосый.

Всю дорогу я думал о своем положении – ведь я попал в серьезную заваруху, и выбраться из нее будет не так-то просто. Я действительно убил Эдамса. Тут не отвертишься, не увильнешь. И допрашивать меня будут не как достойного и уважаемого гражданина, а как злодея убийцу, который готов наплести что угодно, лишь бы уйти от ответа. В полиции меня встретят, как говорится, по одежке, и хорошей встречи ждать нечего. Ведь, в конце концов, я продержался у Хамбера целых два месяца только потому, что выглядел самой захудалой рванью. И если на мою внешность купился Эдамс, чего ждать от полиции? И не подумают усомниться в моей подлинности. Вот и пример: два моих соседа. Смотрят враждебно, настороженно.

Всю дорогу рыжеволосый не спускал с меня глаз.

– Не очень-то он говорливый, – заметил он после долгой тишины.

– Есть над чем подумать, – не без юмора согласился темноволосый.

Эдамс с Хамбером измолотили меня здорово – ныли все кости. Я чуть поерзал на сиденье. Звякнули наручники.

Впереди показались огни Клеверинга. Темноволосый покосился на меня с потаенной радостью. Преступник пойман. Задание выполнено. Рыжеволосый нарушил тишину во второй раз, в его голосе я тоже уловил удовлетворение.

– Молодым ему оттуда не выйти, – сказал он. Нет, только не это. И все же... Кому-кому, а мне, адвокатскому сыну, хорошо известно: сколько меня продержат под стражей, зависит от одного – сумею ли я убедить их, что совершил убийство в целях самозащиты.

Следующие часы обернулись каким-то кошмаром. Полиция Клеверинга представляла собой братию зубастых, прожженных циников, которым без отдыха приходится бороться с бурной волной преступности, гуляющей по этому шахтерскому городку с высокой безработицей. Возможно, по отдельности все они были любящими мужьями и ласковыми отцами, но хорошее настроение и человечность приберегали исключительно для досуга.

Все они были страшно заняты, куда-то спешили. В здании царила суматоха. Меня, все еще закованного в наручники, футболили под конвоем из комнаты в комнату и в каждой накидывались с одними и теми же вопросами.

Наконец, где-то ближе к ночи, в ярко освещенной голой комнатенке мне дали стул, и я связно рассказал им, что я в действительности делал у Хамбера и как получилось, что я убил Эдамса. Я подробно описал им весь сегодняшний день. Они не поверили, что было вполне естественно. Они сразу предъявили мне обвинение в убийстве. Я протестовал, но бесполезно.

Меня забрасывали вопросами. Я отвечал. Вопросы они задавали по цепочке, друг за другом, поэтому оставались свежими и энергичными, я же уставал все больше и больше. Тело болело адски, наваливалась тяжесть – хорошо, что мне не надо было лгать, потому что даже для правдивых ответов голова работала плохо, а эти шакалы только и ждали, когда я ошибусь.

– Ну, теперь расскажи, как все было на самом деле.

– Я уже рассказывал.

– Про Ната Пинкертона мы и без тебя читали.

– Запросите из Австралии копию контракта, который я заключил, когда брался за эту работу. – В четвертый раз я повторил им адрес моего стряпчего, в четвертый раз они не стали его записывать.

– Кто твой наниматель, говоришь?

– Граф Октобер.

– И он, конечно, это подтвердит?

– Он в Европе до субботы.

– Какая жалость. – Они грязно улыбались. Они знали от Касса, что раньше я работал в конюшне Октобера. Касс также сказал им, что я – порядочный сачок, нечист на руку, трусоват и туповат.

– Ты, значит, переспал с лордовой дочкой, так, что ли?

Мерзавец Касс, чтоб у него язык отсох!

– Он тебя, значит, под зад, а ты ему теперь сдачи – хочешь втянуть в эту историю?

– Хамберу ты уже дал сдачи за то, что он тебя выставил.

– Нет. Я ушел от него, потому что закончил свою работу.

– За что ты его тогда? За то, что он тебя бил?

– Нет.

– Старший конюх сказал, что ты получал за дело.

– Эдамс и Хамбер – аферисты, они наживались на скачках. Я разоблачил их, и они хотели убить меня.

– Кажется, я говорил это в десятый раз, но все равно – никакого впечатления.

– Тебе не нравилось, что тебя били. Вернулся поквитаться... Знаем такие дела, ты не первый.

– Неправда.

– День ты думал, а потом вернулся и напал на них. Там была настоящая бойня. Весь пол кровью заляпан.

– Это моя кровь.

– Можем проверить.

– Проверьте. Это моя кровь.