Джерри поднял голову от комикса, заложив страницу пальцем.

– Дэн.

– Что?

– Мистер Эдамс бил тебя?

– Да.

– Я так и понял. – Он несколько раз кивнул, потом снова уткнулся в комикс.

Я вдруг вспомнил, как он выглянул из соседнего с Мики денника, когда Эдамс с Хамбером вызвали меня на экзекуцию.

– Джерри, – медленно сказал я, – ты слышал, о чем говорили мистер Эдамс и мистер Хамбер, пока ты был в деннике черной охотничьей мистера Эдамса?

– Слышал, – откликнулся он, не поднимая головы.

– И о чем они говорили?

– Когда ты убежал, мистер Эдамс засмеялся и сказал хозяину, что долго ты не выдержишь. Не выдержишь, – повторил он, как припев, – не выдержишь.

– А о чем они говорили до этого, ты слышал? Когда только подошли туда, а ты еще выглянул и увидел их?

– Они были сердитые из-за Мики. Сказали, что возьмутся за следующего сейчас же.

– А еще что-нибудь они говорили?

Он наморщил узкий лоб. Морщины эти означали – он хочет сделать мне приятное и старается вспомнить изо всех сил.

– Мистер Эдамс сказал, что ты пробыл с Мики слишком долго, а хозяин говорит, да, это плохо... плохо и... да, рискованно, и лучше, чтобы тебя не было, а мистер Эдамс говорит: «Да, давай и побыстрее. Как только он уйдет, мы сразу возьмемся за следующего». – Он победно открыл глаза – вот он все и вспомнил!

– Повтори конец, – попросил я. – Самый конец.

Он послушно повторил:

– Мистер Эдамс сказал: "Давай и побыстрее.

Как только он уйдет, мы сразу возьмемся за следующего".

– Джерри, – сказал я, – я ухожу отсюда. Не могу же я оставаться, если мистер Эдамс будет меня бить! Раз такое дело, надо уходить.

Мы взобрались наверх по лестнице и нырнули в наши неуютные постели. Я лежал на спине, сцепив руки за головой, и думал: завтра утром Хамбер своей палкой будет проверять мои кости на прочность. Я грустно усмехнулся. Как перед походом к зубному врачу: пока ждешь, волнуешься, а в общем-то ничего страшного. Я вздохнул и повернулся на бок.

На следующий день, как и следовало ожидать, операция «Выселение» развернулась полным ходом.

После второй поездки, когда я расседлывал Доббииа, в денник вошел Хамбер и как следует огрел меня палкой по спине.

Я выпустил из рук седло – оно упало прямо в свежую кучу навоза – и круто обернулся.

– Что я не так сделал, сэр? – обиженно спросил я. Раз уж все решено, облегчать ему жизнь не буду. Но у него уже был готов ответ.

– Касс сказал мне, что в субботу ты опоздал к началу вечерней работы. И подбери сейчас же седло. Это еще что такое – бросать седло в самую грязь?

Он стоял, широко расставив ноги, глазами оценивая расстояние.

Что ж, ладно. Еще один удар, не больше.

Я повернулся к нему спиной, чтобы поднять седло. Я взял его в руку и уже начал разгибаться, но тут он ударил меня снова, примерно по тому же месту, но гораздо больнее. Воздух со свистом вырвался сквозь зубы.

Я бросил седло в грязь и заорал:

– Я ухожу!! Баста! Сию же минуту!

– Вот и прекрасно, – процедил он с видимым удовольствием. – Можешь собирать манатки. Документы получишь в конторе.

Он повернулся на каблуках и, чуть прихрамывая зашагал прочь. Своего он добился.

Я распрямил спину, поморщился. А седло Доббина пусть в навозе и валяется. Это хороший штрих. Символ грустного конца.