Следственная комиссия, словно ищейки ада, не замедлила выйти на след. В комнате для команды меня встретил не высокий рассудительный следователь, а квадратный коротышка с упрямой челюстью и глазами, начисто лишенными юмора. Он отказался сесть и предпочел вести беседу стоя. С ним не было молчаливого помощника с блокнотом, его команда состояла из одного человека, и этому человеку очень хотелось кого-нибудь строго наказать.

– Должен обратить ваше внимание на правила аэронавигации, параграф тысяча девятьсот шестьдесят шестой. – Голос звучал отрывисто и бескомпромиссно. Традиционная вежливость коллег по комиссии была сведена до минимума.

Я продемонстрировал близкое знакомство с параграфом, о котором он спрашивал. И неудивительно: правила аэронавигации регулировали каждый шаг профессиональной жизни пилота.

– Мы получили информацию, что в прошлую пятницу вы нарушили статью двадцать пятую, параграф четвертый, подраздел “а”, и статью восьмую, параграф второй.

Я подождал, пока он договорит, а потом спросил:

– Кто сообщил вам?

– Это не имеет отношения к делу. – Он строго посмотрел на меня.

– Не пилот ли “Полиплейн”?

Он невольно моргнул.

– Если мы получаем обоснованную жалобу о нарушениях правил, мы обязаны ее расследовать.

Обосновать жалобу не составляло труда. Комната для команды еще и утром в понедельник была завалена субботними газетами, посвященными в основном еще одному покушению на Колина Росса. На первых полосах всех газет крупным планом фотографии. Мои пассажиры по минутам расписывали, как мы вели самолет, в котором находился Колин, над морем, а потом к дому на высоте семисот футов.

Пассажиры ничего не присочинили, все правда. Единственная незадача в том, что одномоторный самолет типа “Чероки-шесть” не имеет права летать над морем на такой небольшой высоте с платными пассажирами. Кроме того, пилот такого самолета не имеет права садиться на аэродроме, где облачность ниже тысячи футов.

– Вы признаете, что нарушили параграф?..

– Да, – прервал я.

Он открыл рот, потом снова закрыл его.

– Э-э, ну так, – прокашлялся следователь. – Вы получите повестку.

– Да, знаю.

– Как мне представляется, не первую. – Просто констатация факта, никакой издевки.

– Не первую, – безучастно согласился я. Наступило молчание. Потом я спросил: – Как действует это приспособление? Пакетик с азотной кислотой на резинке?

– Это вас не касается.

Я пожал плечами.

– Я же могу спросить любого школьника, который изучает химию.

Следователь заколебался. Он относился к людям, которые не любят откровенничать. Он бы никогда, в отличие от высокого следователя, не признал, что в решениях его правительства или его комиссии могут быть какие-нибудь ошибки или даже недоработки. Но, поискав в памяти соответствующий параграф и перебрав все правила, регулирующие его работу, он понял, что имеет право ответить на мой вопрос.

– Пакетик на резинке содержал стекловату, смоченную в слабом растворе азотной кислоты. Участок провода на кабеле, идущем к главному рубильнику, был оголен и обмотан стекловатой. Азотная кислота такой концентрации, видимо, часа полтора разъедала провод. – Он замолчал и задумался.

– А резинка? – подтолкнул я его.

– Ну... Поскольку азотная кислота так же, как и вода, проводит электричество, то пока стекловата касалась провода, электропровод был разъеден. Поэтому, для того, чтобы разомкнуть электрический контур, необходимо было стекловату убрать. Это было достигнуто с помощью резинки. Когда азотная кислота разъела провод насквозь, концы его разъединились, и уже ничто не мешало резинке сократиться и оттащить стекловату. Я понятно объясняю?

– Понятно, – подтвердил я.

По-моему, он испытывал небольшое физическое и моральное потрясение от того, что так много сказал подозреваемому в нарушении правил аэронавигации. Он с неожиданной энергией двинулся к двери.

– Ладно, – на ходу бросил он мне. – Теперь я должен поговорить с мистером Харли.

– Вы уже поговорили с майором Тайдерменом? – спросил я.

После некоторой заминки он произнес:

– Это вас не касается.

– Вероятно, вы уже видели его?

Молчание.

– Вам удалось его найти?

Молчание.

– Хотя, может быть, майора нет дома?

Снова молчание. Потом он обернулся и произнес, подчеркивая каждое слово:

– Это не ваше дело. Вы не имеете права задавать мне такие вопросы. Я больше не буду вам отвечать. Я приехал сюда, чтобы задавать вопросы вам, а не отвечать на ваши. – Он с легким щелчком закрыл рот и опять строго посмотрел на меня. – А ведь меня предупреждали, – пробормотал он.

– Надеюсь, вы найдете майора раньше, чем он поставит очередное устройство в самое неподходящее место, – вежливо заметил я.

Он фыркнул и, не оглядываясь, вышел из комнаты для команды, направляясь в кабинет Харли. Харли знал, зачем приехал представитель следственной комиссии, он еще с пятницы злился на меня.

– Мистер Шор признает, что нарушил правила, – заявил ему представитель следственной комиссии.

– Он не мог не признаться, – сердито проворчал Харли, – если учесть, что все базы военно-воздушных сил страны говорили ему о низкой облачности над Кембриджем.

– В таких обстоятельствах, – продолжал коротышка, – ему следовало немедленно вернуться в Манчестер, где высота облачности еще была в допустимых правилами пределах, и ждать там улучшения погоды, А он вместо этого летал над всей восточной Англией с недопустимо низким запасом горючего. Ему следовало искать свободный от облачности аэропорт. Правильно было бы сразу вернуться.

– И черт с ним, с этим Колином Россом, – произнес я светским тоном.

Они синхронно поджали губы. Больше сказать было нечего. Если вы проскочили на красный свет и превысили скорость ради того, чтобы спасти жизнь человеку, вовремя доставив его в больницу, вас все равно накажут за нарушение правил движения. Либо гуманность, либо закон – извечное противоречие. Каждому приходится делать свой выбор и ждать последствий.

– Я не несу никакой ответственности за то, что вы сделали, – мрачно заявил Харли. – Я категорически утверждаю и повторю это в суде, если понадобится, что вы действовали, нарушая инструкции “Дерридаун”, и что “Дерридаун” абсолютно не связан и не имеет никакого отношения к вашим действиям.