Только сейчас Дик понял, что разговор идет об Эйбе Норте.

– Да, но разница в том, что Эйб был первым, – сказал Томми.

– Чепуха, – упорствовал Хэннан. – Это друзья раструбили, что он великий музыкант, чтобы как-нибудь оправдать его беспробудное пьянство.

– О чем вы говорите? – спросил Дик. – Что с Эйбом? Какая-нибудь неприятность?

– Вы разве не читали сегодня «Геральд»?

– Нет.

– Эйб умер. Его избили в пьяной драке, в каком-то нью-йоркском притоне.

Он кое-как дополз к себе в Рэкет-клуб и там умер.

– Эйб Норт?

– Да. В газете сказано…

– Эйб Норт? – Дик привстал. – Он умер? Это правда?

Хэннан повернулся к Маккиббену.

– Вовсе он не в Рэкет-клуб приполз умирать, а в Гарвардский клуб. Он никогда не состоял в Рэкет-клубе.

– Но так сказано в газете, – настаивал Маккиббен.

– Значит, газета ошиблась. Я вам точно говорю.

…Избили в пьяной драке, и он умер…

– Да я всех членов Рэкет-клуба знаю наперечет, – говорил Хэннан. – Наверняка это был Гарвардский клуб.

Дик вышел из-за стола. Томми тоже. Князь Челищев очнулся от каких-то смутных раздумий ни о чем, – быть может, о том, удастся ли ему выбраться из России, – вопрос, занимавший его так долго, что он все еще не мог его позабыть. Увидев, что Дик и Томми уходят, он побрел вслед за ними.

…Эйб Норт умер, избитый в пьяной драке…

В отель Дик шел как во сне. Томми шагал рядом и говорил без умолку.

– Мы уедем в Париж, как только будут готовы костюмы, которые мы тут заказали. Я собираюсь заняться маклерским делом, не могу же я в таком виде явиться на биржу. У вас в Америке теперь все наживают миллионы. Вы в самом деле уезжаете завтра? Нам даже не удастся провести с вами вечер. У князя тут в Мюнхене когда-то была дама сердца. Он к ней позвонил, но оказалось, что она пять лет назад умерла, и сегодня мы обедаем у ее дочерей.

Князь кивнул головой.

– Может быть, я устрою, чтобы доктор Дайвер тоже получил приглашение.

– Нет, нет, – поспешил отказаться Дик.

Он спал крепким сном без сновидений; разбудили его звуки траурного марша под окном. По улице тянулась длинная процессия: военные в полной форме, в знакомых касках образца 1914 года, тучные старики, во фраках и цилиндрах, бюргеры, аристократы, простой народ. Это местное общество ветеранов войны шло возлагать венки на могилы павших. Шествовали неторопливо и чинно – дань почета былому величию, утраченной силе, забывшемуся горю. Лица были официально скорбны, но у Дика, глядевшего из окна, вдруг сдавило горло тоской об умершем Эйбе и о собственной молодости, которая уже десять лет как прошла.