– Пойдемте, здесь больше нечего делать.
Уже на ходу Маккиско в порыве ликования схватил Эйба за руку.
– Постойте-ка, – сказал Эйб. – Нужно вернуть Томми его пистолет. Он ему еще понадобится.
Маккиско протянул пистолет Эйбу.
– Ну его к черту, – сказал он задиристо. – Передайте, что он…
– Может быть, передать, что вы хотели бы еще раз обменяться с ним выстрелами?
– Вот я и дрался на дуэли! – воскликнул Маккиско, когда очи наконец пошли к машине. – И показал, на что я способен. Я был на высоте, верно?
– Вы были пьяны, – отрезал Эйб.
– Вовсе нет.
– Ну нет так нет.
– А если я даже глотнул раз-другой, что от этого меняется?
Все больше набираясь апломба, он уже недружелюбно поглядывал на Эйба.
– Что от этого меняется? – настаивал он.
– Если вам непонятно, объяснять, пожалуй, не стоит.
– А вы разве не знаете, что во время войны все всегда были пьяны?
– Ладно, поставим точку.
Но точку, оказывается, было еще рано ставить. Кто-то бежал вдогонку; они остановились, и к ним подошел запыхавшийся врач.
– Pardon, messieurs, – заговорил он, отдуваясь. – Voulez-vous regler mes honoraires? Naturellement c’est pour soins medicaux seulement. M. Barban n’a qu’un billet de mille et ne peut pas les regler et l’autre a laisse son porte-monnaie chez lui.7
– Француз остается французом, – заметил Эйб, потом спросил врача:
– Combien?8 – Дайте я заплачу, – предложил Маккиско.
– Не надо, у меня есть. Мы все рисковали одинаково.
Пока Эйб расплачивался с врачом, Маккиско вдруг метнулся в кусты, и там его вырвало. Вышел он оттуда бледнее прежнего и чинно проследовал за Эйбом к машине в лучах совсем уже розового утреннего солнца.
А в сосновой роще лежал, судорожно ловя ртом воздух, Кампион, единственная жертва дуэли, и Розмэри в припадке истерического смеха пинала его носком сандалеты в бок. Она не успокоилась, пока не заставила его встать и идти – для нее теперь важно было только одно: через несколько часов она увидит на пляже того, кого мысленно все еще называла словом «Дайверы».