— Выгребали много, но не уверен, что все. Я тебе сказал, действовали мы втроем...

— Кто был третьим?

— Как же его звали?.. Погоди, дай вспомнить... Нет, не припомню. Один из сообщников, к тому времени у него их немного осталось. Клад мы на три части поделили. А спрятан он был не в Земле, а в доме. Часть в подвале, часть в сейфе за шкафом, часть на чердаке среди всевозможного хлама, но Мундя знал — в двух сундуках, на самом дне, а больше всего под полом в маленькой сторожке при въезде в поместье. Третий наш сообщник взял в основном картины, нам с Мундей их было бы труднее вывезти. Мундя забрал драгоценности, да я тебе уже говорил. А сколько в доме этого шкопа было старинной мебели! Знаешь, я до сих пор помню напольные старинные часы, очень старые, я думал — сломанные. Так мы их завели, и они пошли! И куранты били, поразительно чистый звук...

— А ты мог бы подробно описать, что тебе досталось? То, что потом ты распродавал?

— Одна вещь у меня до сих пор осталась, — сказал Бартек, с удивлением глядя на кучу мусора, вытряхнутую мною из сумки на стол.

Разыскав наконец нужный снимок, я показала его Бартеку, вернее, сунула под нос. Алицины родственники в интерьере.

— На людей не смотри, все внимание на сервант на заднем плане. Нет ли чего знакомого?

Внимательно рассмотрев сервант, Бартек, ни слова не говоря, поднялся и вышел из комнаты. Вернулся он через три минуты и поставил на стол фарфоровый предмет.

— Вот это я оставил себе на память. Удалось получить наконец работу, и я решил не продавать последнюю оставшуюся вещь, пока нужда не заставит. Слава Богу, до сих пор не заставила.

Быстренько вытащив из косметички лупу, я стала сравнивать фарфоровое изделие с предметом на фотографии. Потом вручила лупу Бартеку, потом отобрала и снова принялась разглядывать. Сомнений не осталось — на столе стоял соусник Алиции!

— Он! — озадаченно подтвердил и Бартек. — Он самый, правда, цвета не разберешь, но узор и форма... Ты хочешь сказать, у него есть хозяин?

Я тяжело вздохнула.

— Ничего не поделаешь, есть. Срок давности истек, но Алиция не признает сроков давности.

— Значит, надо ей это вернуть. Ты возьмешься? И скажи, что вор очень извиняется.

— А тебе не жалко?

— Нет. Теперь я понимаю то, чего не понимал мальчишкой. И вижу, как глупые мальчишеские выходки негодяи используют в своих целях. Ты думаешь, я смогу спокойно смотреть на него и любоваться? А часы? Что с часами?

— Часы мне так просто не отдадут, у собственных родичей пришлось бы их когтями выцарапывать. Они их купили на законном основании, и самым разумным было бы выкупить их у Эльжбеты за денежки Мунди. Ты не знаешь, где он сейчас?

— Понятия не имею. Стой, вспомнил, как звали третьего! Фредя, ну конечно же Фредя!

— Что?!

— Альфред Козловский, но Мундя называл его Фредей. Он был старше нас лет на десять, не меньше. Тоже собирался удрать из Польши, не знаю, что с ним сейчас.

В голове завертелись самые разные предположения: Фредя каким-то образом раздвоился, Фредя просто очень хорошо сохранился, у Фреди был брат... Нет, глупости, никто не дает братьям одинаковые имена.

— А у этого Козловского были дети, не помнишь?

Бартек задумался.

— Кажется, была у него жена и двое детей. И теперь, когда я могу спокойно все припомнить, сдается мне, что не Мундя был главарем, а тот Фредя. Но это лишь мои домыслы, уверенности нет. Неприятный был тип, не любил я его.

Бартек предложил мне остановиться у него, я поблагодарила и отказалась. Меня ждали у Тересы, да и вообще через две недели я собиралась возвращаться в Польшу. Он не стал настаивать и пообещал позвонить, если еще что припомнит.

А потом сел за пианино и стал играть. Играл для меня, как это делал много лет назад. Снова слышала я знакомые мелодии, снова была пятнадцатилетней девчонкой на тощих ножках, с косичками, закрученными вокруг головы. А за пианино сидел веснушчатый влюбленный мальчишка. В бархатном небе над заливом Святого Лаврентия горели и переливались звезды, и у меня сжалось сердце, когда я подумала о том, что этот мальчишка навсегда останется здесь...

— Твой? — спросила я Алицию, поставив соусник перед ней на стол.

— Не может быть! — воскликнула Алиция, схватив в руки обретенную фамильную реликвию и с недоверием ее разглядывая. — С ума сойти! Мой, точно. Откуда он у тебя? То есть не мой, а моей тетки. Откуда?!

— От вора. Очень просил извинить его. Поставив на стол драгоценный антикварный предмет, Алиция с недоумением взглянула на меня.

— Ты шутишь? Мундя просил извинить?

— При чем тут Мундя, Мундю я и в глаза не видела, а очень жаль. Его сообщник, которым оказался мой давний поклонник. Представь, я некоторым образом оказалась причастной к похищению ваших фамильных ценностей.

Алиция потребовала разъяснений, и я рассказала ей обо всем приключившемся со мной в Канаде. И о Финетке, и о подозрениях относительно Гати, и о несчастном Михалеке. Последний произвел впечатление, хотя, может быть, не такое сильное, как соусник.

— Жаль, что шлепнули не Мундю, — задумчиво протянула Алиция. — Михалека мне даже немного жаль. А ты уверена, что шлепнули?

— Уверена.

— Но ведь свидетели уверяют, что он сам прыгал, прыгал и допрыгался.

— Кто уверяет? Финетка? Так ведь ей ничего не стоит показать под присягой, что сам допрыгался, даже если бы она стала свидетельницей, как тому перерезали горло. Ты что, Финетку не знаешь?

— А почему его прикончили?

— Боюсь, из-за меня. Разглядели рекламу вместо карты, в шайке возникли трения, вот его и заподозрили в каких-то махинациях со скорняком.

— Тогда уж скорее заподозрили бы Финетку.

— Могли и заподозрить, но ни один мужик не поднимет на нее руку. Разве что поручили бы прикончить ее бабе, любая баба с наслаждением бы ее пришила.

— Она и в самом деле ничуть не изменилась за эти годы?

— Нет, изменилась, стала еще краше. Пробормотав что-то нечленораздельное, Алиция принялась снова рассматривать свою обретенную собственность. Я сообщила, что намерена немедленно съездить в Мальмо без шведской визы. Алиция пожала плечами — подумаешь, большое дело, туда все ездят без визы.