Отец в укромном уголке возился с удочкой, которую постарался незаметно принести из машины. Хоть он и получил официальное разрешение взять из дому удочку, — но только одну! — на всякий случай старался не попадаться с ней на глаза грозной супруге, по горькому опыту зная, чем это может закончиться. Впрочем, честно говоря, отец сам был виноват, в том, что у мамули выработалось стойкое неприятие его рыболовных принадлежностей. Произошло это много лет назад. Мы втроем возвращались из Чешина в Варшаву, отец, разумеется, с кучей своих удочек, и на вокзале в Варшаве взяли такси. И тут выяснилась страшная вещь: удочки в машину не вмещались. Сначала отец попытался разместить их в длину и чуть не выбил в такси лобовое стекло, тогда засунул их поперек, выставив концы в оба окошка, и стал цеплять за проезжающие машины. Наконец, в отчаянии запихал их в такси по диагонали и попал мамуле в глаз! Мало того, вытаскивая их из машины перед домом, он удочкой сбил с мамули шляпу! Вне себя мамуля торжественно поклялась немедленно сжечь зловредные удочки, и отец в панике так хорошо их запрятал, что потом долго не мог отыскать. С тех пор ему разрешалось брать с собой в дорогу только одну удочку, да и то складную.
Мы не торопясь привели себя в порядок, не торопясь принялись за ужин, состоящий из купленных по дороге продуктов. Сидя за большим столом, мамуля извлекала из своей знаменитой торбы кучу вещей, съедобных и несъедобных.
— А это что такое? — удивилась она, вытащив большую льняную тряпку — не то подстилку, не то большое посудное полотенце. — Вроде у меня ничего такого не было. У Лильки прихватили?
Поскольку мамуля обращалась ко мне, пришлось отвечать:
— А я откуда знаю? Ты сама укладывала свою сумку, я мыла машину.
Мамуля, разумеется, тут же нашла виновного.
— Это, конечно, Янек. Что за наказание с твоим отцом! Янек, ты зачем забрал Лилькину подстилку?
Отец самозабвенно возился в своем углу, не подозревая, что над его головой сгущаются тучи, ничего не слышал и думал только о предстоящем удовольствии.
— Папа! — диким голосом заорала я. — Мама спрашивает, зачем ты забрал у Лильки подстилку?
— Что? — удивился отец. — Какую подстилку?
— Льняную! Пеструю!
— Никаких подстилок я не забирал! С какой стати мне отнимать у Лильки подстилку?
— Я не знаю — с какой, просто спрашиваю!!!
— Что вы тут раскричались? — высунулась Люцина из своей комнаты. — Что за подстилка?
— Да вот гляди сама, в моей сумке оказалась чужая подстилка. Откуда она здесь взялась? Может, это ты ее свистнула у Лильки?
Люцина категорически отвергла гнусные инсинуации. Тут из ванной вернулась Тереса.
— Что за крик вы тут подняли? — осуждающе произнесла она. — Воспитанные люди так себя по ночам не ведут.
— А ты можешь с отцом разговаривать шепотом? — обиделась я. — Видишь же, он без очков.
— Кто-то из нас двоих спятил. При чем тут очки? Он что, лучше слышит, когда надевает очки?
— Конечно, ведь в его очки вставлен аппарат для глухонемых, то есть я хотела сказать — для людей с плохим слухом. В очках отец слышит прекрасно и обижается, что это мы так кричим на него.
— Вы и в самом деле кричите. А почему он не носит очки?
— Для зрения они ему не очень нужны. Отец их не любит, жалуется, что давят на уши.
Мамуля последовательно придерживалась темы:
— Тереса, может, ты наконец скажешь, откуда в моей сумке могла появиться эта тряпка? Сама не влезла, а остальных я уже всех опросила.
— А что? — удивилась Тереса. — Разве это не твоя подстилка!
— Не моя, конечно, я свои вещи знаю. В жизни у меня ничего похожего не было. Мне и в голову бы не пришло приобретать такую безвкусицу в желто-зеленые полосы! Ужасное сочетание!
Тереса в ужасе схватились за декольте, как делала всегда в минуты крайнего смятения и сильных душевных волнений.
— И в самом деле не твоя?
— Раз говорю...
— Боже милостивый! А я думала — твоя! Честное слово, я была в этом уверена!
— Так тебе что-то известно о ней?
— Я сама сунула ее в твою сумку! Но я слово даю...
— Ну ладно, так откуда она у тебя появилась? У Лильки свистнула?
На Тересу жалко было смотреть.
— Нет, не у Лильки, — сказала она жалобным голосом. — Висела на стуле, мы собирались, ну я и подумала, что это твоя...
— Да где висела-то?!
— В королевском замке, то есть в их комнате для приезжающих. Но слово даю...
— Стащила королевскую подстилку! — обрадовалась Люцина. — Нашего имущества прибыло! Подстилка прекрасного качества, льняная, почти новая! Еще несколько фабрик — и мы разбогатеем.
Мамуля осуждающе глядела на своих легкомысленных младших сестер.
— Ты и в самом деле украла эту тряпку? — прокурорским тоном спросила она младшую.
— Выходит, украла, — сокрушенно призналась та. — Что теперь делать? — И тут же спохватилась: — Да что я такое говорю! Ведь не нарочно же, я была уверена — твоя вещь.
Мамуля расстроилась.
— Езус-Мария, святой Юзеф! Что теперь делать? Хороши, нечего сказать! Нас, как порядочных, пускают в комнаты для приезжих, а мы крадем у них тряпки! Нет, что-то надо обязательно сделать! Янек, ты слышишь, что случилось? Янек!!! Нет, я с ним с ума сойду! Янек, Тереса украла подстилку!!!
— А больше ты ничего не украла? — с надеждой поинтересовалась Люцина. — Лучше сразу признавайся, а то угрызения совести замучают!
Я подлила масла в огонь.
— Подстилка льняная, почти новая. «Покупайте польский лен!» «Польский лен — лучший подарок!» Там у них, за границей, он очень ценится...
Тересу, казалось, кондрашка хватит. Отец наконец расслышал, в чем дело, и теперь пытался получить исчерпывающую информацию о злополучной подстилке. Доведенная до белого каления мамуля обозвала его глухим пнем и бесчувственной колодой — почему-то именно такие сравнения из области лесного хозяйства пришли ей в голову. Люцина поощряла Тересу на дальнейшие подвиги, в качестве очередного предлагая массивную бронзовую люстру, под которой мы сидели.
Пришлось успокаивать разбушевавшееся семейство. Я привела несколько аргументов:
— Во-первых, они могут подумать на тех, кто поселился там после нас. А во-вторых, папа может написать письмо, поблагодарить и сообщить, что по ошибке мы прихватили их подстилку, которую высылаем обратно. Подстилку предварительно выстираем.