Вот на стол с моей писаниной гость и уставился. Внимательно. Вроде как, прочитать хотел. Не разворачивая свиток.

Блин, еще один любопытный! Его что, Машка прислала? Вместо себя, типа? Чтоб я не расслаблялся.

– Ты сюда молчать пришел?

– Нет.

Глухой у нортора голос. Не часто он им пользуется.

– Тогда, говори, зачем я тебе понадобился?

А то, что он возле двери Меченого отирался, так наплевать и растереть. За мной пошел, значит ко мне. Я ведь не обязан все помнить. Что целую вечность назад было. Для кого-то десять лет – как вчера, а для другого – каждые пять минут новый приступ склероза. И жизнь начинается с чистого листа. Может, и я, как тот другой…

– У тебя есть имя?

Это я вежливым пытаюсь быть.

– Есть.

И продолжения не следует.

Так, кажется, в эту игру мы уже играли. С Машкой.

– Ну, и как мне тебя называть?

– Как хочешь.

– Ладно, как хочешь, говори, с чем пришел.

А сам на стуле устроился. Возле стола. Нортору, понятное дело, сесть не предложил. На кровати – рано, вроде бы, а другой стул у меня за ширмой остался. Да и быстрее стоя разговор закругляется. Нет у меня желания до утра болтать.

– Я хочу попросить тебя…

И замолчал.

– Ну, так проси!

– Возьми меня и дай свой плащ.

Блин, и этот тоже!

Может, я не знаю чего? Может, сегодня день взятия, и мне тоже нужно попросить кого-то?… Ту же Марлу, хотя бы. Уж она возьмет, так возьмет! Мало никому не покажется.

– А на фига тебе мой плащ? У тебя и свой есть.

Правда фасон и материал не в моем вкусе. Чего-то широкое, легкое, с неровно обрезанным краем. Как собаки рвали. Странно этот прикид на мужике смотрится. Сомнения возникают в его ориентации. Но говорить это нортору… чего-то не хочется. У Ларки пеньюар из такой же ткани. И цвет точь-в-точь – Черный жемчуг называется.

– Да и нет у меня плаща…

На этом я пасть захлопнул. Дошло все-таки до меня. Сообразил что к чему. Лучше уж поздно, чем совсем никак. Смотрел я в черные провалы глаз, а в башке вертелось: Я отдал плащ Меченому… отдал плащ… отдал…

Ритуал здесь такой: слуга носит плащ господина. А если есть ритуал, то должны быть и ритуальные слова. Напрасно я на Меченого грешил. На пацана этого. Не извращенцы они. Это у меня с головой чего-то не то. Простейшей вещи понять не могу. Вернее, двух…

– Мне вот чего не понятно: зачем тебе служить у меня?

Глаза нортора малость изменились. Будто тень промелькнула в них.

Тени в темноте? Ну-ну. Кажется, у меня не только с головой проблемы, но и с воображением. Какая темнота, блин? Светлые глаза у пацана, совсем светлые!

Пока я мысленно делаю себе комплименты, он говорит. Всего несколько слов, но мне хватило.

– Ладно, я понял, что норторы самые лучшие и самые дорогие телохранители. Гроза врагов своего господина и все такое. Но зачем тебе у меня служить?

– Тебе не нужен оберегатель??

Оказывается и нортора можно удивить.

– Честно? Я как-то не думал об этом. Да и не так я богат, чтобы столько платить…

– Мне платить не надо.

Ну, да. Халява, конечно, сладкое слово, но мне говорили, где бывает бесплатный сыр.

– Ты хочешь служить без платы?

– Да.

– Зачем?

– Чтобы оберегать тебя днем и ночью, чтобы…

– Стоп! Это я уже слышал. И чего с этого буду иметь – понял. Ты мне скажи, зачем тебе это надо? Тебе. Понятно?

Пацан закрыл глаза. Молча. А когда нортор молчит и не смотрит, хочется убедиться, что он живой, а не галлюцинация. Умеют они молчать и не двигаться. И дышать через раз.

– Смотри. – Пацан подошел, положил руку на стол. – Видишь? Я – урод!

Рука как рука. Ничего особенного я не заметил. Тонкая, но сильная кисть, длинные пальцы. Форма и пропорции – в пределах нормы. И если это уродство, то что же тогда красота?

– Видишь?

Пальцы вцепились в край стола, и я увидел темную полосу на них. Чуть выше серых ногтей.

Смотрю… до звона в ушах смотрю… И вот уже ногти не серые, а белые от напряжения. И не край стола они сжимают, а край каменной плиты. А вторая плита медленно поворачивается, чтобы упасть на эти пальцы и на их хозяина.

– Говорил же тебе: брось топор! А ты вцепился в него, как в родного. А если бы я не удержал плиту? Отбило бы пальцы на фиг! Вместе с башкой твоей тупой.

– Ты помнишь!

Ногти скользят по столу, оставляют глубокие царапины.

Н-да. А Ранул говорил, что это дерево даже нож не берет.

– Помнишь!…

Черные глаза заглядывают, кажется, в самое нутро, будят там давно уснувшее и забытое. И что-то глубоко внутри начинает болеть. Как старая рана на непогоду.

– Ни хрена я не помню! Так болтаю невесть чего.

Гость недоверчиво улыбается. Бледными узкими губами.

– Ты не помнишь – я помню. И они забыть не дадут.

Опять шевелит рукой, с темной полосой у ногтей. Потом сдергивает налобную повязку. Не волосы она придерживала. Волосы и без повязки нормально лежат. Под ней тоже полоса оказалась. Словно вторые брови пацану нарисовали. Только светлее. Забавный вид получился. Но смеяться над нортором… Вряд ли это полезно для здоровья. Хорошо, у меня подготовка та еще. Всякого повидал. И смешного, и совсем даже наоборот.

– Ладно, посмотрел я. Дальше чего?

– Теперь ты понял, почему я пришел…

И замолчал. Только руку со стола убрал.

А я мысли его читать должен? Или догадываться? Ни хрена подобного!

– Или объясняй, как тупому. Или иди на фиг!

Разозлил меня этот пацан. Так разозлил, что я забыл, какой он страшный и опасный.

Странно, но мой наезд восприняли как надо. Словно так с норторами и разговаривают. Или с этим, конкретно взятым.

– Я твой должник… нутер.

А нутер это куда круче, чем миной. Но и проблем больше.

– Не помню я твоего долга!

– Тебе и не нужно помнить, нутер. Я помню. И знаки на моем теле говорят.

– И чего ж они такого говорят?

– Я не отдал свой долг в прошлой жизни. А в этой родился уродом. И оберегателем.

Урод? Ну-ну. У пацана явно занижена самооценка.

– Зачем же… так…

Договорить мне не дали.

– Чтобы отдать долг тебе.

– А если не получится?

– Тогда в следующей жизни я стану твоим рабом.

– Веселая перспектива…

Похоже, с чувством юмора у гостя тоже туго. С таким серьезным видом гнать такую пургу.