Ну, насчет не кусаюсь – только чтоб успокоить меня было обещано. А как увлеклась, так и про обещания забыла. До смерти, спасибо, не загрызла, но кое-где кровь пустила. Сама же эту кровь потом и слизала.

Как, с кем и в какой позе – про это недоростки пускай болтают. А мне ни перед кем выделываться не надо. Чего могу и сколько – только меня и Марлу колыхает. Вернее, ее-то как раз и не колыхает. Сейчас. Спит она. В моей комнате и на моей кровати. Впервые за эти дни спит у меня. Прежде – уходила.

Марла спит голой – жарко – только шею ее прикрывает тонкое смятое покрывало. Шею она защищает зубами и когтями. С некоторых пор такие шутки не кажутся мне смешными. Марла раскинулась на полкровати. Крупные бабы всегда занимают много места. Но и того, чего осталось – на кровати – мне хватит. Большая в комнате кровать. Самая большая во всей гостинице. Люкс, как никак. Все удобства в номере. Плюс лучшая жратва. Я ведь Ранулу только одну чешуйку дал – светлую, – а по местным расценкам получилось, что за полгода вперед заплатил. Вот щедрый хозяин и старается, чтоб я как можно больше потратил в кратчайшие сроки. Сдачу тут хоть и принято давать, но срабатывает принцип: чем меньше дашь, тем больше себе останется. Это мне Машка потом объяснила, после того, как я разделил с Марлой завтрак. Ближе к обеду у нас это получилось. И обед здесь можно разделить. Вот только на ужин не приглашают. Не принято тут мять кровать после заката. Пока Санут в небе, на нее и не смотрят. А потом – спи-отдыхай сам, утро будет раннее, а день – нелегким.

Короче, такие вот правила. Нравятся – хорошо, не нравятся – это только твои проблемы. Мои, в смысле.

Не скажу, что я был очень уж против них, но непривычно как-то, все с ног на голову перевернуто. Обычно, я бабу выбирал и развлечения заказывал, а тут меня, и по полной программе. И что с Марлой у меня так затянется, не думал. И какие пацаны за ней стоят, не знал. И даже не за ней, а под ней. Один Меченый чего стоит.

Здоровый он мужик. Кость широкая, но тощий, как медведь весной. Руки длинные. До колена почти. Ладони, как лопаты. Такими голову прикрыть – и незаметно: голова там, мяч или вообще ничего нет. Да еще шрам на лице приметный. Через лоб, нос и правую щеку. На след от когтей похожий, двойной. Интересно, что за зверушка такие следы оставляет? А сам Меченый на матерого волчару похож. Что еще ни один год будет водить стаю.

Вот только поговорить с ним – за счастье: три слова в час. Это когда у мужика болтливое настроение. Остальные его пацаны держат дистанцию. Наверно, крут я для них. Слишком. Раз уж Марла со мной. Или это я с ней? Ладно, потом разберемся.

А вот Машка стала шарахаться от меня. Как убежденный алкаш от общества трезвости. То хозяина мне хотела найти, чтоб я не пропал сам-один. А когда я вышел на нормальную компашку, стала обходить меня десятой дорогой. Словно и не знакомы мы ни разу. Похоже, у девочки Маши мозги повернуты не в ту сторону. То ларт без хозяина – спасайся кто может!, то ларт, что спит с бабой – конец света и все всадники Апокалипсиса. Так и не сказала, к чему все эти страсти. Но из гостиницы рванула с ближайшим караваном. Как крыса с тонущего корабля. Я едва успел поговорить с ней перед отъездом. Странный такой разговор получился, сумбурный. Так и не понял, чего она от меня хотела. Советовала не задерживаться на одном месте, а почему, не сказала. И с собой не звала. Скорее наоборот. Как я понял, от меня бежала. С теми двумя, что в постели ее кувыркались. Договор попутчиков они так заключали. Забавный, однако, метод.

– А чего ж ты со мной ничего такого? Только на словах…

Как тогда на меня Машка посмотрела! Будто укусить хотела.

– С тобой слова потом были. А с ними – все по правилам.

Я открыл рот, вспомнил кой-чего и закрыл. Молча. А что я мог сказать? Если то, чего было у нас в Храме, было, то, получается, и мы заключали.

– А теперь чего?

– Чего? – не поняла Машка.

– Мы, вроде как, обещали чего-то друг другу…

– Ты мне ничего не должен. Я тебе ничего не должна. Повтори, и мы свободны.

– Обязательно повторять?

– Нет. Хватит и того, что я сказала.

Вот только уверенности в Машкином голосе не было.

Тогда я сказал то, чего она хотела. А потом про нож спросил. В дверь брошенный.

– Я не стала бы тебя убивать. Нож – это не огонь.

А сама в глаза не смотрит.

– Ага, пожалела, вроде как. Или тех двоих побоялась обжечь?

Машка ничего не ответила. Молча встала и пошла на выход. А у двери чуть не столкнулась с Марлой. Сказала ей чего-то, и посторонилась.

В тот же вечер Машка уехала. А Марла… Я так и не спросил, чего ей наговорила рыжая ведьма.

И с отъездом я торопиться не стал. А куда спешить-то? К кому и зачем? Вот надоест здесь, тогда можно и манатки собирать. С караваном прогуляться или на пароме прокатиться там… Говорят, и такое развлекалово здесь есть. Но я за эти дни так ни разу и не видел его. А спросил Марлу, оказалось, раньше аукциона парома не будет. Ладно, подождем. Мне и без него найдется чем заняться. Поспать, поесть, пообщаться с бабой, еще поесть-поспать. Блин, прям, отдых в глубинке, где нет ни телевизора, ни интернета. Веду такой здоровый образ жизни, что сам себе поражаюсь. Если б ни Марла, растолстел бы, к чертям собачим! Правда, есть еще Меченый с пацанами, но махать оружием в их компании меня чего-то не тянет. Я лучше зарядкой займусь. Потом. После аукциона. Дня два до него осталось. Кажется.

Меченый по-быстрячку ввел меня в курс дела. Умный он мужик, с понятием. Своих пацанов держит в кулаке. Тех, кто круче его, не задирает. А раз уж мы с Марлой делим завтрак и обед, значит я очень крутой пацан, и меня можно уважать. И развлекать, когда Марлы нету рядом. Не в том смысле «развлекать», а чтоб весело мне было. Короче, это он привел меня на аукцион невест. Посмотреть, выпить на халяву. Ну, и прикупить чего, если глянется.

Простые здесь правила оказались.

То, чего продается, само себя и рекламирует. А зрители и покупатели платят на входе медный грошик – боал – берут здоровую деревянную кружку (на литр, не меньше!) и садятся за стол. И не на лавку там общую садятся – на табуретку. Персональную. Высокую, трехногую и с запасом прочности таким, что не сразу и поднимешь. На века делалась, не иначе.