— Мартин, твое поведение никак нельзя назвать нормальным, и ты сам должен это признать.

— Конечно, оно ненормальное. Я ведь уже объяснил тебе, что случилось.

На другом конце провода послышался глубокий вздох.

— То есть ты не считаешь, что с тобой что-то не в порядке?

— Лотти, если хочешь, можешь считать меня Джеком-потрошителем или кем-то вроде него, однако в данный момент мне нужна твоя помощь. Я даже готов заключить с тобой что-то вроде сделки. Если к следующей полуночи я не избавлюсь от Спанки, то сложу оружие, обращусь к психиатру, сяду в тюрьму — что угодно.

— Обещаешь?

— Ну, конечно. Если захочешь, можешь сама потом препроводить меня в полицейский участок или в дурдом.

— И чего же ты от меня хочешь?

— Я хочу, чтобы ты немедленно приехала в больницу. У меня нет никакой одежды.

— Сейчас уже поздно. Почему бы тебе сначала хорошенько не выспаться?

— Мы оба с ним находимся в жесточайшем цейтноте, а потому сделать это надо именно сейчас.

— Не уверена, что смогу...

— Лотти, если я не сделаю этого, мне крышка. Умоляю тебя, помоги мне хотя бы в этот один-единственный раз. Тебе даже не надо будет видеться со мной лично.

Она ненадолго задумалась.

— Ну хорошо. Проникнуть в больницу большого труда не составит — там работает моя соседка. Но что я скажу дежурной сестре?

— Скажешь, что ты моя подруга и только что узнала, где я нахожусь. Я должен во что бы то ни стало выбраться отсюда, а для этого мне нужны джинсы, свитер, ботинки и носки. Ты можешь их достать?

— Приятель Сьюзен всегда разбрасывает свои вещи у нее в комнате. Правда, ему это чертовски не понравится. Да и тебе тоже выбирать не придется — возьмешь то, что есть.

Лотти прибыла в тот самый момент, когда одна из медсестер собиралась уходить, и хотя между ними состоялся в общем-то довольно любезный разговор, ей было позволено лишь краем глаза взглянуть на меня от двери. Лотти легонько помахала мне левой рукой, изобразив на лице неуверенную улыбку, однако я успел заметить, что ее просто шокировал мой вид. Подобно заправскому игроку в кегельбан, она катнула по полу полиэтиленовый сверток с одеждой, который закатился мне под кровать.

Я подал ей знак рукой, чтобы она уходила, поскольку новая медсестра могла заметить ее и начать приставать с расспросами. Кроме того, я опасался, что Спанки также мог почувствовать ее присутствие поблизости от меня. Скользнув взглядом по дверям больничной палаты, она приложила к сердцу два пальца, после чего подняла их вверх. Я залез под одеяло и стал ждать, пока угомонятся все вокруг.

Когда в отделении воцарилась гробовая тишина, я прошел в туалет, пряча под больничным халатом сверток с одеждой, и переоделся в то, что принесла мне Лотти. Судя по всему, приятель Сьюзен был борцом-тяжеловесом, поскольку и черный мешковатый свитер, и джинсы, и черные кроссовки оказались на несколько размеров больше, чем мне требовалось. Впрочем, для того, чтобы выйти за пределы больницы, сгодились бы и они, а кроме того, столь просторный наряд не травмировал мои забинтованные ребра. В заднем кармане я обнаружил швейцарский перочинный нож с красной рукояткой.

Пожалуй, раньше мне и в голову не могло бы прийти, что Лотти окажется тем самым человеком, который протянет мне руку помощи, однако в данный момент она действительно стала той последней соломинкой, которая продолжала удерживать меня от полного помешательства.

Перед уходом мне надо было сделать еще одну вещь. Стоя перед зеркалом в туалете, я просунул пальцы под повязку и отодрал окровавленный лейкопластырь, после чего осторожно вытащил нитки, которыми было зашито левое веко — в результате подобной “операции” оно снова стало открываться. Находившееся под ним глазное яблоко было налито кровью и чертовски болело, однако перед новой встречей со Спанки мне было необходимо в буквальном смысле слова глядеть в оба.

Улучив момент, когда поблизости никого не оказалось, я направился к выходу из больницы, с трудом ковыляя по пустынным коридорам и изо всех сил сопротивляясь соблазну перейти на бег.

Через полчаса я снова оказался в Вест-Энде, готовый приступить к поискам Спанки.

Глава 33

Ночная жизнь

“Дис-Истэблишмент”. “Блютопия”. “Дурдом”. “Мистер Хлыстер”. “В клочья”. “Подземка”. “Дерьмовый город”. Вскоре я уже толком не мог отличить одно заведение подобного рода от другого: черные стены, тусклый свет, масса техники и полное отсутствие вкуса. Тем не менее я довольно быстро отточил процедуру своих поисков — чтобы определить, здесь Спанки или нет, мне требовалось лишь подойти к балкону, нависавшему над пульсирующей танцплощадкой, и окинуть сканирующим взглядом расстилавшееся передо мной пространство.

В одной насквозь провонявшей потом коробке, которая называлась бар “Боль”, я вроде бы напал на его след, однако тот уже, что называется, основательно простыл — я опоздал минимум на час. А Спанки теперь действительно оставлял за собой следы, которые были доступны моему глазу, — крохотные голубые блестки, сверкавшие, словно перхоть, в неоновом свете. В дискотеках он чувствовал себя как дома, а возможно, они и были тем единственным домом, который у него еще оставался. Он буквально расцветал в царившей там атмосфере едва прикрытой сексуальной агрессивности, которую неизменно генерировали подобного рода заведения. Жертвы и хищники, заполнявшие их, были все на виду, словно куски мяса, помеченные соответствующими бирками. По иронии судьбы все эти танцбары позаимствовали свои названия у модных мазохистских обрядов, хотя их владельцы толком даже и не знали, что значит невыносимая боль или отъявленная жестокость.

Покинув очередной бар, я двинулся к реке, по следам своего врага. Правая нога чертовски болела, то и дело заставляя умерять шаг, однако я вытеснял боль из своего сознания, стараясь сосредоточиться лишь на отметинах, оставленных Спанки, которые служили мне единственным ориентиром. Мысленно я уже представлял себе встречу со Спанки в небольшом, украшенном вымпелами и транспарантами закутке с танцплощадкой, который располагался позади Чаринг-Кросс-роуд и назывался “Жуткая несправедливость”.

В баре буквально яблоку негде было упасть. Я обратил внимание на то, что публика пила в основном пиво, это отчасти отличало ее от толпы, заполнявшей “Эвиан энд Экстаз”. Судя по всему, здесь праздновалось какое-то событие, а посетители были сплошь в карнавальных масках. Наиболее отчетливо след Спанки ощущался у края танцплощадки, примерно в таком же углу, в каком когда-то состоялось наше знакомство. Сам он уже ушел, однако след был еще совсем свежим, а потому я был уверен, что маршрут выбрал верно. “Интересно, — подумал я, — а он сам может чувствовать приближение охотника?”

Все это время я старательно маскировал свои мысли, хотя было чертовски трудно постоянно поддерживать столь высокий уровень их концентрации. Я снова подошел к главному входу в бар, но там след Спанки был заметно “прохладнее”. Вернувшись по нему к пожарному выходу, я снова ощутил его, причем так явственно, словно в нос мне ударил характерный аромат даэмона, пробивавшийся сквозь запахи пота и наркотиков, которые пронизывали атмосферу бара.

Толкнув заднюю дверь, я очутился в длинном и захламленном переулке, тянувшемся между двумя кирпичными административными зданиями, построенными в викторианском стиле. Сердце мое отчаянно колотилось о сломанные ребра, ибо я видел, что под воздействием тепла его тела голубоватые искорки светящихся следов местами приобретали янтарный оттенок. У меня не было сомнений, что оставившее их существо только что побывало здесь.

Свернув за угол, я тут же напрягся в предвкушении ожидавшего меня зрелища.

Ссутулившаяся фигура Спанки нависала над телом какой-то девушки, а отсвечивающие блеском окровавленные руки копошились в глубине ее груди. Девушка была мертва или, во всяком случае, умирала; ее бритая голова так сильно запрокинулась назад, что лицо оказалось прижатым к стене, а юбка, потемневшая от семени Спанки, была задрана поверх бедер, нелепо обнимавших его обнаженные ноги.