Сооружая порты и строя флот, Омейяды более тщательно, чем их предшественники вестготы, готовились к защите от повторного вторжения с африканского побережья, так что их соперничество с Фатимидами происходило почти исключительно на североафриканской почве. Колебания баланса сил лучше всего проследить по развитию сферы влияния Омейядов на территории нынешнего Марокко, где они, действуя в абсолютно современной манере, оказывали финансовую поддержку престижным проектам. Так, в 955 г. Абд ар-Рахман III помог своему верному стороннику – берберскому эмиру Феса отстроить заново Каравийинскую мечеть. Знамением времени было установление дипломатических отношений с Византией в 839–40 г.; они не раз возобновлялись в X в., но, по существу, не принесли никаких политических результатов. Между тем византийские художники и ремесленники оказали огромное влияние на развитие испанской арабской архитектуры и архитектурного орнамента.

Христианские государства, расположенные на севере, были непобедимы вследствие своей географической отдаленности; в период между битвой при Ковадонге, которая в 718 г. (или между 721 и 726 гг.) остановила мусульманскую экспансию, и концом IX в. они даже могли оказывать давление на юг вплоть до Дуэро. Однако они были слишком слабы, чтобы противостоять серьезному контрнаступлению или поколебать превосходство мусульман, которые в культурном и экономическом отношении далеко их опередили. Неудача экспедиции Карла Великого в Страну басков – уничтожение в битве при Ронсевале в 778 г. части его армии во главе с графом Роландом имело важное значение не только для истории литературы – на много лет стабилизировала положение на северо-восточных рубежах; проникновение в Каталонию дало христианам более выгодную границу: в 803 г. они отвоевали Барселону; на юго-востоке равновесие сохранялось в течение жизни многих поколений. Вторжения норманнов, которых арабы, как это ни странно, называли маджус (букв,. «огнепоклонники»), были весьма драматичны, и падение Севильи в 844 г. явилось серьезным ударом, однако они не представляли реальной угрозы омейядскому государству.

И все же политическое здание, воздвигнутое Омейядами, отнюдь не пребывало в безопасности. Завоеватели были малочисленны и разделены на арабов и берберов; вплоть до X в. арабское меньшинство было не в состоянии преодолеть межплеменную рознь, которую оно принесло со своей старой родины, хотя в Испании для ее сохранения не было никаких реальных оснований. Подавляющее большинство сирийцев, которые вскоре почувствовали себя в Южной Испании как дома, на своей новой родине разделились соответственно пяти военным округам (аджнад), существовавшим в стране их отцов. Многочисленные сторонники омейядской династии прибыли в Испанию в 50-х годах VIII в., но с тех пор сколько-нибудь значительных арабских подкреплений не было. Когда Абд ар-Рахман I (755—788) назвал дворец, который построил перед воротами Кордовы, Русафой – по имени знаменитой резиденции Омейядов около Пальмиры, это не только отражало его собственную ностальгию по сирийской родине, но и совпадало с настроениями его ближайшего окружения.

Неизбежное смешение с местными жителями закрепило власть, завоеванную арабским миром, особенно арабским языком, за широкими слоями населения; претензии арабов, в первую очередь сирийских, на особое положение становились все менее и менее очевидными. О привлекательности арабской культуры, более высокоразвитой по сравнению с романской традицией, – а ведь кроме того, она отражала образ жизни правителей, что еще больше поднимало ее престиж, – свидетельствует полное отсутствие литературных источников на романском языке. Красноречивым доказательством является отчаянная филиппика священника Евлогия (написанная в 859 г.): он сурово порицает своих соотечественников-христиан за маниакальное увлечение арабским языком и пренебрежение к латыни. Однако подобные эмоциональные вспышки не должны заслонять того факта, что романский язык употреблялся в повседневной жизни и что даже арабо-берберский правящий класс постепенно стал пользоваться двумя разговорными языками.

Ассимиляция, которой способствовала активная исламизация, главным же образом – примирительная политика по отношению к немусульманам (в частности, еврейские общины процветали как никогда прежде, пока в XII в. при Альмохадах не начались гонения), отнюдь не обязательно была показателем политической гармонии. Часто вспыхивали мятежи. Арабы не могли ужиться друг с другом, но наиболее беспокойным элементом были берберы. Цветущие города, в первую очередь столица Кордова, были непокорны; принадлежавшие к господствовавшей (примерно с 800 г.) маликитской правовой школе фукаха, в крайнем раздражении обвинявшие правительство в безбожии, обеспечивали недовольным моральную поддержку. Жестокое подавление восстания, поднятого против ал-Хакама I в 818 г., вызвало первую волну андалусской иммиграции, или реэмиграции, в Северную Африку, которой суждено было сыграть большую культурную роль. Остальные участники восстания захватили Александрию, а после их изгнания из Египта завладели Критом; испанская исламская династия сохраняла там власть до тех пор, пока остров не был в 961 г. отвоеван Византией.

После этого восстания новые центры беспокойства возникли в сельских округах. С 879 по 928 г. возвратившийся к прежней вере христианин-жоссфаб (от мустариб, «арабизированный» [испанец]) Омар ибн Хафсун (арабское имя с романским окончанием ун/он) и его сыновья господствовали над горными долинами к западу от Малаги, сидя в своем замке Бобастро. Абд ар-Рахман III, возможно самый яркий из «ортодоксальных» правителей своего времени, в 929 г., после того как он вернул себе контроль над мятежными районами, предпринял беспрецедентный шаг, сменив свой титул амир («командир», «начальник») на халифский титул амир ал-муминин;, отныне пятничные молитвы возносились в его честь, а не в честь аббасидского халифа. Удивительно, до чего мирно эта революционная мера была воспринята в Испании с ее строгой маликитской традицией. Для последующих поколений разделение власти, которая по самой своей природе неделима, всегда оставалось камнем преткновения, но его современники, во всяком случае его андалусские подданные, понимали, что, приняв титул халифа, Абд ар-Рахман не желал ни уничтожить прежний Халифат, ни расколоть умму, но что он только логически закрепил ситуацию, представив себя в качестве подлинного защитника правоверия на исламском западе. Моральное оправдание Абд ар-Рахман III черпал в своей необъявленной войне на два фронта – против фатимидских еретиков и против христиан, которые в конечном счете оставались непобедимы, несмотря на любой успех арабов. Материальное подтверждение независимости, которой он добился для династии Омейядов, он видел во всеевропейской славе испанской арабской культуры, в необычайной привлекательности Кордовы с ее великолепной мечетью и с воздвигнутым новым халифом у ее ворот городом-резиденцией наподобие Версаля. Присвоение халифской власти имеет параллель в христианской Северной Европе, где Карл Великий воссел на императорский трон, хотя, разумеется, последствия этих двух событий не совсем сравнимы.

Очень быстро начался раздел и упадок империи Карла Великого; омейядский Халифат также просуществовал недолго. Высокообразованный ал-Хакам II (961—976) сумел сохранить отцовское наследство, но с его смертью контроль над государством захватила династия «майордомов». Легендарный «камергер» (хаджиб) Ибн аби Амир ал-Мансур (978—1002) был вынужден добиться поддержки религиозных кругов уничтожением части замечательной библиотеки ал-Хакама, что означало символический отказ от всяких притязаний на знакомство ее светской культурой. Он сумел вторгнуться в христианские земли, как мечтал, и даже захватить Сантьяго де Компостела, но в основе своей межгосударственные отношения не изменились. После его смерти халифат стал жертвой внутренних раздоров; все более ожесточенная борьба между «андалусийцами» (арабами и местными жителями), берберами и «славами», т е. европейцами, вывезенными из различных стран в качестве рабов, создала ситуацию, в которой ни одна из сторон не имела шансов на успех.