А что в ответ? Где благодарность? Где признание заслуг? Где элементарная человеческая порядочность? Где хотя бы молчаливое, не высказанное вслух, понимание того, сколько он сделал для общего дела, чем пожертвовал, сколько вытерпел и перенес?
Ведь что-то же происходит! Иначе зачем вся эта сверхсекретность? Что за документы в запечатанных конвертах постоянно курсируют между клубом и офисом? Почему за одну ночь весь секретариат во главе с Марией спешно и без объяснений переехал из приемной в кабинет соскочившего с балкона Сысоева? Почему у двери кабинета появилась охрана и никого не пускают внутрь? Кто распорядился вывести из подчинения Марка группу компьютерщиков и чем эти лоботрясы сейчас заняты? Почему никто даже не считает нужным ввести его, Марка Цейтлина, в курс событий? Он искал ответы и не находил их.
На самом деле ответы лежали на поверхности. Все, кроме, пожалуй, Платона, давно и откровенно тяготились Марком. Неумолимая логика бизнеса беспощадно проредила толпы предприимчивых авантюристов, рванувшихся на заре перестройки сколачивать капиталы. Лежавшие на земле деньги, за которыми достаточно было только нагнуться, кончились. Элементарные представления о законности или незаконности тех или иных операций, постигаемые, при наличии общей культуры, на чисто интуитивном уровне, утратили всякий смысл.
Вытесняя предпринимателей первой волны, в бизнес потянулись люди с профессиональной подготовкой, овладевшие – пусть даже умозрительно – головокружительной техникой банковских трансакций, небрежно бросающие слова "форвардный контракт" и "хеджирование", в совершенстве знающие два, а то и три иностранных языка, с легкостью работающие на компьютерах и общающиеся со всем миром через разнообразные сети. Во многих компаниях эти молодые волки вытеснили старое руководство, пришедшее из науки или комсомола, захватили ключевые посты и обеспечили себе фантастически высокие зарплаты, оставив владельцам право ежегодного принятия решений на собрании акционеров и полагающиеся дивиденды.
Сплошь и рядом зачинатели кооперативного движения охотно шли на предлагаемые условия. Почему я не могу платить этому пацану десять штук в месяц? Сколько там получается в год? Сто двадцать тысяч? Так он мне по итогам года принесет не меньше пяти миллионов чистыми. А еще построит дом на Рублевке, виллу в Монтре или на Лазурном берегу. Плюс машины, телефоны, охрана... И если что – сидеть будет он, а не я, потому что он подписывает все документы, мое же дело – только голосовать на собрании. Конечно, нужно контролировать. Найму еще одного, лучше всего из налоговых органов, пусть за сто долларов в день проверяет, как тратятся деньги. Если они друг с другом пересекаться не будут, вполне можно заняться своими делами. А дел много! Вот на прошлой неделе кобыла Астра что-то захромала, и никто из этих чертовых ветеринаров не в состоянии вылечить. Привезли специалиста из Англии, а он требует поместить кобылу в клинику под Манчестером. Значит, нужно какие-то документы оформить, чтобы ее в самолет загрузить, да найти соответствующий чартер, да как она еще перелет перенесет... А дочка плачет, волнуется...
Конечно же, с Платоном все было по-другому. На вызов времени он, как и все, ответил решительным обновлением среднего звена менеджеров, однако бизнес в их руки не отдал. Потому что в бизнесе была вся его жизнь. Он часами просиживал с мальчишками, годящимися ему в сыновья, вникая в тонкости и технологию современного предпринимательства, влезая вместе с ними в базы данных, – и при этом никогда не стеснялся признаться в собственном невежестве, а любую новую информацию впитывал, подобно губке.
Но Платон мог себе это позволить, он был хозяином. Другое дело – его заместитель, Марк Наумович Цейтлин. Марк занимал административную должность, числился и был руководителем и, благодаря тесным дружеским отношениям с самим Платоном Михайловичем, а также благодаря причастности к сонму отцов-основателей, имел право отдавать приказы, не подлежащие обсуждению. В формальном смысле новая команда менеджеров обязана была эти приказы исполнять. Вот только ни времени, ни возможностей, чтобы выучить язык, на котором с этой командой можно разговаривать, у Марка не было. Потому что превосходство Платона всеми воспринималось мгновенно и без сомнений, а руководящая роль Марка нуждалась в ежечасном и неуклонном утверждении, и на это уходило колоссальное количество времени.
Марк твердо знал: подчиненный только тогда правильно оценивает свое место в иерархической системе, когда пребывает в состоянии постоянной дрожи и трепета перед вышестоящим руководством, когда он в сортир без разрешения выйти не может, не говоря уже о каких-то иных надобностях. Поэтому Марк, продолжая, по традиции, гноить и гонять директоров, параллельно создал ежедневную систему давления на "мальчонок", как он пренебрежительно называл новое поколение. "Мальчонок" было много, а он – один. И если у каждого из них на общение с Марком бессмысленно тратилось не более часа в день, то у Марка на то же самое уходило полдня. Плюс воспитание директоров. Плюс выведывание, что вообще происходит и куда дует ветер. И хотя время от времени его посещала мысль, что надо бы кое-что почитать – он даже купил себе книгу Ли Якокки, – ни к чему положительному, из-за острой нехватки часов в сутках, эта мысль так и не приводила.
Конечно, время, расходуемое на укрощение "мальчонок", можно было бы успешно потратить на то, чтобы заставить их поделиться сокровенным знанием, но этого Марк допустить не мог. Какой он, к черту, начальник, если знает меньше своих подчиненных! Поэтому Марк изо всех сил надувал щеки, пыжился и с невероятной цепкостью запоминал обрывки фраз и новые термины, которыми пользовался, совершенно не вникая в существо вопроса.
Никаких иллюзий насчет компетентности Марка у "мальчонок" не было. Оставаясь в своем кругу, они довольно беспощадно высмеивали его, а встречаясь с Платоном, осторожно делились впечатлениями от общения с господином Цейтлиным. Платон всегда ужасно расстраивался, порывался немедленно позвонить Марку, потом забывал, и история повторялась.