— Ты и вправду могла бы полюбить меня?

— Я бы обожала человека, чьи вкусы так близки моим.

— Чудесно, больше ни слова об этом, я все устрою сам. Ты гораздо красивее, чем Дзанетти, ты мне больше нравишься,

и я намерен сделать тебя единственной властительницей моего сердца.

— А что будет с ней, когда она об этом узнает? Да и я никогда не прощу себе этого вероломства. Вы думаете, она не станет моим злейшим врагом после этого?

— Если только она будет всерьез беспокоить нас…

— Боже мой, что за мысль пришла вам в голову! Ведь она любила вас когда-то… и до сих пор любит безумно. Неужели вы способны на такое злодейство?

— Злодейство? Такого понятия вообще не существует, все наши поступки вполне естественны, все они диктуются Природой, и меня удивляет, что ты до сих пор сомневаешься в этом.

— Я давным давно избавилась от подобных сомнений… Но знайте, пока эта женщина жива, я не буду чувствовать себя спокойно: во-первых, я буду бояться ее, во-вторых, меня будет постоянно преследовать страх потерять вас. Мне кажется, раз уж мы об этом заговорили, лучше всего прямо сейчас решить этот вопрос. Эта женщина отличается необыкновенным коварством; если бы вы только знали, какие вещи она говорила мне про вас… Поверьте мне, она никогда не оставит вас в покое.

— Я тебя обожаю, прелестное создание, — заявил итальянец, привлекая меня к своей груди, — и участь твоей соперницы решена, осталось лишь придумать, каким способом она будет умирать.

При этом Моберти, так же, как и я, вдохновленный злодейской идеей, без лишних слов внедрился в мои потроха; его гигантский член в любое время непременно заставил бы меня закричать от боли, но в тот момент, вместо того, чтобы сжаться от удара мощного копья, я извергнулась, как только тяжелые яички Моберти заплясали на моих ягодицах.

— Что будем с ней делать? — спросил злодей, когда я в изнеможении откинулась на диван. — С ней надо расправиться в самый разгар утех.

Так мы и сделали, и я подробно опишу вам эту жуткую и сладострастную сцену.

Моберти, желая сохранить силы, воздержался от оргазма. Наше долгое отсутствие начало беспокоить Дзанетти, и когда мы возвратились, я прочла в ее глазах, что в ее сердце зашевелился демон ревности. Она предложила перейти в комнату, где происходили утренние развлечения, и там представила своему любовнику новые предметы для послеобеденных удовольствий. Нас ожидали трое: молодая женщина на седьмом месяце беременности и две очаровательные девочки — девяти и одиннадцати лет, — которых она держала за руку. Моберти, будучи уже знаком с этим приобретением, так как сам заплатил за товар, с восторгом шепнул мне на ухо:

— Они вызовут у меня страшную эрекцию. Эту женщину жестоко обманули: она думает, что я окажу ей важные услуги в одном деле, и даже не подозревает о пытках, которые ее ожидают. Ну что ж, Дзанетти, — продолжал он уже громче, — закрывай опять все двери, и мы приступим к спектаклю; я хочу, чтобы вокруг царила полная тишина, когда будет торжествовать мой фаллос.

Моберти сел и приказал своей любовнице раздеть мать, которую звали Анжелика, а старшей, Мирдзе, и младшей, Мариетте, было ведено ждать своей очереди.

Дзанетти оголила зад Анжелики и подвела ее к разбойнику, который, осмотрев его, объявил, что не пройдет и часа, как эта прекрасная часть ее тела будет изуродована до неузнаваемости. Потом он потрогал ее живот и прибавил, что он также не избежит печальной участи.

— Ах, синьор, — встрепенулась Анжелика, — вы жестоко обманули меня; теперь я вижу, что меня ожидает, но пощадите хотя бы дитя, которого я ношу в себе…

Эти слова вызвали громоподобный хохот злодея:

— Запомни, наглая тварь, — заорал он, награждая бедняжку увесистыми ударами, — что я отнесусь к тебе с должным уважением; на мой взгляд, никто так не заслуживает почтения, как беременная самка, ты, надеюсь, уже чувствуешь, как я тронут твоим состоянием. Теперь раздень своих дочерей и тащи их ко мне.

Обследовав девочек, Моберти пробормотал:

— Какая досада, что я не имею возможности разворотить все три задницы одновременно.

Он грубо дернул мать за руку, повалил ее на спину, потом, подняв вверх ее ноги, ловко привязал их к свисавшим с потолка веревкам и овладел ее задом. Следуя его указаниям, я прижала Анжелику своим телом, приняв такое положение, чтобы распутник мог целовать мои ягодицы; меня оседлала его любовница, также предоставив в его распоряжение свои прелести. Обеими руками он терзал несчастных девочек и вгрызался зубами в наши ягодицы.

— А ну-ка, Жюльетта, потопчись коленями на животе этой шлюхи, — приказал он некоторое время спустя, — поглядим, сможешь ли ты выдавить из ее чрева мерзкий плод.

Мне помогала Дзанетти, и мы едва не выпустили дух из бедной Анжелики, которая пронзительно кричала не переставая. Через четверть часа Маберти выдернул свой ненасытный инструмент и принялся за старшую девочку. Ценой невероятных усилий нам с Дзанетти удалось вставить огромный набалдашник в крохотное отверстие, ставшее объектом ярости нашего содомита. Заметив, что первый шаг сделан, Моберти совершил настолько мощный толчок, что его оружие до самого конца погрузилось в детское тело, и несчастная потеряла сознание.

— Это как раз то, что я хотел, — спокойно объяснил нам безжалостный негодяй. — Я не смогу насладиться по-настоящему, пока не доведу их до бесчувственного состояния. Эй, Дзанетти, слышишь, что я говорю? — Потом тихо сказал мне: — Когда я отправлю ее в преисподнюю, я хочу, чтобы она запятнала себя самым черным преступлением, какое только возможно.

Прекрасная венецианка положила Анжелику на спину бесчувственной дочери так, чтобы перед злодеем оказались две пары ягодиц. Когда моя подруга опустилась на колени, произошла невероятная вещь, которая, очевидно, должна была довершить эрекцию разбойника: вцепившись зубами в его седалище, она принялась рычать по-собачьи, Моберти ответил таким же рычанием и впился зубами в ягодицы Анжелики. Никогда прежде мне не доводилось присутствовать на подобном собачьем концерте, и я должна признать, что ничего забавного в этом не было для нашей злосчастной жертвы, чей зад, включая верхнюю часть бедер, скоро превратился в окровавленные лохмотья. Моберти то. и дело отрывался от него, чтобы укусить то мои ягодицы, то ягодицы младшей девочки, но для того лишь, чтобы поточить свои клыки, после чего с удвоенной яростью вгрызался в тело потерявшей сознание женщины. Через некоторое время, показавшееся нам вечностью, он обрушил свой звериный инстинкт на младшую дочь, которая в тот же миг лишилась чувств.