— Ах, мой ангел, вы просто прелесть, — проговорила она, нежно поглаживая мне грудь, — я проведу восхитительные мгновения в ваших объятиях,

Мы поужинали, и наше первое свидание увенчали самые сладострастные и самые пикантные утехи. Будучи невероятно распутной, Дзанетти обладала особым даром доставлять удовольствие женщине: мало кто ласкал меня за всю мою жизнь с таким несравненным искусством и с таким результатом. Когда мы изверглись по пять или шесть раз, когда обменялись всевозможными ласками, которые имеются в арсенале изысканного сафизма, моя наперсница заявила, что пришло время сношаться, и дернула за сонетку.

— Готовы ли наши мужчины? — спросила она вошедшую камеристку, очаровательное создание лет восемнадцати с блудливым взглядом.

— Да, госпожа; они уже начали думать, что не понадобятся синьоре нынче вечером, и очень огорчились, так как все находятся в прекрасном состоянии.

— А ты, случаем, не побаловалась с ними, распутница? — лукаво спросила венецианка.

— Да, госпожа, я поласкала двоих, но никаких оргазмов не было; синьора может проверить сама.

— Веди их сюда, негодница, я хочу предложить своей новой подруге роскошное угощение.

Розетта — так звали служанку — впустила десятерых юношей, лица и фигуры которых произвели на меня самое благоприятное впечатление. Субретка[121] и ее госпожа в мгновение ока обнажили их, и я оказалась в окружении десяти угрожающе торчащих копий, да таких внушительных, что вряд ли я смогла бы обхватить рукой самый тонкий из них.

— Ну вот, — сказала Дзанетти, которая была прекрасна: нагая, с развевающимися волосами и с покрасневшим от возбуждения лицом, — все это к вашим услугам; с какой стороны вы желаете принять эти орудия?

— Гром и молния! — воскликнула я, воодушевленная такой перспективой. — Да пусть они забираются куда угодно…

— Нет, дорогая, приятные вещи в жизни требуется заслужить, то есть по-настоящему возжелать их, поэтому для начала примите их в вагину — это возбудит вас, и только после этого вы получите остальное; впрочем, предоставьте это мне.

Розетта также разделась к этому времени; вместе с хозяйкой они привели наших атлетов в неописуемое состояние, и моя любезная подруга один за другим стала вводить члены в мое влагалище. Она делала это, прижимаясь к моим губам своим клитором, ее по очереди содомировали двое юношей, а субретка направляла член третьего в задницу того, кто совокуплялся со мной.

Ах, друзья мои, как мне описать удовольствие, полученное мною во время этой первой сцены! Когда все десятеро продемонстрировали мне мощь своих инструментов, я встала на четвереньки и подставила им зад: содомия началась без всякой подготовки; влагалище мне сосала Дзанетти, она же в каждой руке разогревала по одному члену, готовя их к проникновению. Моего содомита также содомировали, я лизала клитор Розетти, которая тем временем втирала головку очередного фаллоса в свою пушистую клумбу; таким образом я могла поочередно сосать ее вагину или орган, который она ласкала. Когда все члены побывали в моих потрохах, мы сменили позы и образовали один живой клубок: я уселась на кол одного юноши, второй овладел моим влагалищем, правой рукой я вводила третий член в зад Дзанетти, которая лежала на ком-то и принимала пятый орган в вагину. Левой рукой я оказывала такую же услугу Розетти, которую также сношали в оба отверстия; восьмой юноша содомировал моего содомита, девятый орган был во рту у Розетти, последний совершал оральный акт со мной.

— Здесь есть место еще для двоих, — сказала Дзанетти, — эти двое, что прочищают задницу мне и моей горничной, вполне могли бы принять в себя по одному члену. В следующий раз надо собрать пятнадцать человек.

Но я, обалдевшая от удовольствия, смогла ответить лишь неистовыми движениями тела, и мгновение спустя мы все, вся чертова дюжина, изверглись одновременно и потоком спермы погасили — а лучше сказать, потушили на время — сжиравшую нас похоть.

Вслед за тем в середину уложили Дзанетти и еще раз повторили всю процедуру, где я исполняла второстепенную роль и с огромным наслаждением наблюдала фантастические курбеты венецианской блудницы; она превзошла и Сафо и Мессалину: это было настоящее безумие, это был неистовый праздник сластолюбия, сопровождаемый беспрерывным потоком грязных ругательств, страстных вздохов, громогласных стонов, которые сменились в момент кризиса пронзительным воплем. Повторяю: никогда не было у Венеры столь верной служительницы, никогда ни одна блудница на свете не извергалась с таким остервенением.

Но представьте, друзья, она этим не удовлетворилась: после плотских наслаждений мы сели за стол и с такой же невоздержанностью начали пить; измученных мужчин отпустили, и когда мы, все трое, накачали себя невероятным количеством вина, мы снова бросились ласкать друг друга как самые последние шлюхи; это продолжалось до тех пор, пока утреннее солнце не увидело наши сатурналии и не напомнило нам о том, что человеческому организму необходим отдых.

Несколько дней спустя эта необыкновенная женщина нанесла мне ответный визит. Как она призналась, я произвела на нее незабываемое впечатление, и она никак не может избавиться от этого дьявольского наваждения.

— Теперь, когда мы познакомились ближе, милая моя, я должна поведать вам о своих наклонностях, — заявила она. — Я вся пропитана пороком, а вы, насколько я слышала, отличаетесь поистине философским образом мыслей, поэтому надеюсь, что вы меня поймете.

— Продолжайте, любовь моя, скажите, какие грехи вам больше всего по душе. Какие доставляют вам наибольшее удовольствие?

— Воровство. Ничто так не возбуждает меня, как воровство. Хотя я имею доход больше ста тысяч ливров в год, не проходит и дня без того, чтобы я чего-нибудь не украла ради удовольствия.

— Утешьтесь, дорогая, — и я крепко сжала руку своей наперсницы, — вы видите перед собой самую яркую последовательницу такой же страсти . Как и вы, я не могу обходиться без воровства, как и вы, я получаю от него удовольствие и вижу в нем смысл всей моей жизни. Воровать — это естественно, это не только не порок — это свойство следует считать добродетелью. Осмелюсь добавить, любовь моя, — продолжала я, пылко целуя Дзанетти, — что я безумно рада видеть в вас женщину, свободную от угрызений совести.