Шерлок Холмс обладал удивительной способностью отрешаться от мыслей о делах. Он весь ушел в созерцание полотен современных бельгийских художников и за два часа, по-видимому, ни разу не вспомнил о странной истории, в которую силой обстоятельств вовлекло и нас. Всю дорогу от картинной галереи до отеля «Нортумберленд» он говорил только о живописи, несмотря на то, что понятия его в этой области отличались крайней примитивностью.

– Сэр Генри Баскервиль ожидает вас наверху, – сказал нам дежурный по вестибюлю. – Он просил сразу же провести к нему гостей.

– Вы не разрешите мне посмотреть списки ваших постояльцев? – спросил Холмс.

– Пожалуйста, сэр.

После фамилии «Баскервиль» в книге были еще две записи: «Теофилиус Джонсон с семьей, из Ньюкасла» и «миссис Олдмор с горничной, из Элтона».

– Не тот ли это Джонсон, которого я когда-то знал? – сказал Холмс дежурному. – Он адвокат, седой и немного прихрамывает?

– Нет, сэр, мистер Джонсон – владелец угольных копей, еще не старый джентльмен, ваших лет.

– Вы уверены, что он не адвокат?

– Уверен, сэр. Мистер Джонсон наш частый гость, мы его знаем не первый год.

– Да? Ну, не спорю. Миссис Олдмор… Я где-то слышал эту фамилию. Простите меня за любопытство, но иной раз бывает так, что ищешь одного знакомого, а находишь другого.

– Миссис Олдмор женщина слабого здоровья, сэр. Ее муж был когда-то мэром Глостера. Она останавливается только у нас, когда приезжает в город.

– Благодарю вас. Вероятно, я спутал ее с другой леди… Эти вопросы помогли нам установить один очень важный факт, Уотсон, – продолжал Холмс вполголоса, пока мы поднимались по лестнице. – Теперь нам ясно, что люди, которые так интересуются нашим другом, остановились не здесь. Значит, старательно наблюдая за каждым его шагом, в чем мы уже убедились, они так же старательно избегают попадаться ему на глаза. А это говорит о многом.

– Например, о чем?

– Ну, хотя бы о том… Хэлло! Друг мой, что случилось?

Мы вышли на верхнюю площадку и столкнулись там с сэром Генри Баскервилем. Он выбежал на лестницу весь красный от гнева, держа в руках старый, пыльный башмак. У него даже язык заплетался от ярости, и когда он наконец обрел дар слова, то сразу сбился на явный американский акцент, чего мы утром за ним не заметили.

– За кого меня принимают в этом отеле – за дурачка, что ли? – закричал сэр Генри. – Не позволю с собой шутить! Если этот болван не найдет моего башмака, я устрою скандал] У меня тоже есть чувство юмора, мистер Холмс, но на сей раз здешние шутники малость пересолили.

– Все еще разыскиваете свою пропажу?

– Да, разыскиваю, и не успокоюсь, пока не найду.

– Но, по-моему, вы говорили о новом светло-коричневом башмаке?

– Да, сэр. А теперь та же история с черным.

– Как! Неужели вы хватились и…

– Вот именно! У меня всего-навсего три пары обуви – новая светло-коричневая, старая черная и лакированные туфли, которые сейчас на мне. Вчера вечером пропал один коричневый башмак, а сегодня стащили и черный… Ну, нашли? Отвечайте же! Что вы на меня так уставились?

На площадке появился взволнованный коридорный-немец:

– Нет, сэр. Я у всех спрашивал, никто ничего не знает.

– Так вот, слушайте: или вы отыщете к вечеру мой башмак, или я пойду к управляющему и заявлю ему, что немедленно съезжаю отсюда.

– Башмак найдется, сэр… Обещаю вам, что найдется… Минутку терпения, сэр.

– Имейте в виду, это в последний раз. Я больше не допущу, чтобы меня обкрадывали в вашем воровском притоне!.. Мистер Холмс, простите, пожалуйста, что я беспокою вас такими пустяками…

– А эти пустяки заслуживают, чтобы из-за них беспокоились.

– Вы уж очень серьезно к ним относитесь!

– Как же вы сами это объясните?

– Я даже не пытаюсь объяснить. Со мной еще никогда в жизни не случалось ничего более нелепого и более странного.

– Более странного?.. Да, это, пожалуй, так, – задумчиво проговорил Холмс.

– А что вы сами об этом скажете?

– Я, собственно, еще ничего не понимаю. История очень запутанная, сэр Генри. Если ее связать со смертью вашего дяди, то из тех пятисот серьезнейших дел, которые мне приходилось распутывать, это будет, пожалуй, самое сложное. Но у меня в руках есть кое-какие нити, и одна из них непременно должна привести нас к разгадке. Мы можем потратить лишнее время, ухватившись не за ту нить, за которую следует, но рано или поздно найдем и нужную.

Мы очень приятно провели время за завтраком, лишь вскользь коснувшись тех вопросов, что свели нас четверых вместе. И Холмс только тогда осведомился о дальнейших планах Баскервиля, когда вся наша компания перешла к нему в номер.

– Я поеду в Баскервиль-холл.

– Когда?

– В конце недели.

– Я считаю ваше решение правильным, – сказал Холмс. – Теперь у меня уже нет никаких сомнений в том, что в Лондоне за вами установлена слежка. Но в таком большом городе трудно выяснить, что это за люди и что им от вас нужно. Если они действуют с дурными намерениями, вам угрожает опасность, которую мы не в силах предотвратить… Доктор Мортимер, вы знаете, что сегодня утром, когда вы от меня вышли, за вами следили?

Доктор Мортимер так и подскочил на месте:

– Следили? Кто?

– Вот этого я, к сожалению, не могу сказать. Среди ваших соседей или знакомых в Дартмуре есть кто-нибудь с окладистой черной бородой?

– Нет… впрочем, постойте… Ну конечно… У дворецкого сэра Чарльза, Бэрримора, окладистая черная борода.

– Гм! А где он сейчас?

– В Баскервиль-холле. Дом оставлен на его попечение.

– Надо проверить, действительно ли он там, а не в Лондоне.

– Как же это сделать?

– Дайте мне телеграфный бланк. «Готовы ли приезду сэра Генри». Адресуем так: «Баскервиль-холл, мистеру Бэрримору». Где у вас там ближайший телеграф? В Гримпене? Прекрасно! Вторую телеграмму пошлем в Гримпен на имя начальника конторы: «Телеграмму адресованную Бэрримору просьба передать собственные руки. Случае отсутствия направьте обратно отель „Нортумберленд“ сэру Генри Баскервилю». Вот так. К вечеру мы будем знать, находится ли Бэрримор на своем посту в Девоншире, или нет.