Тут Фордрозда оказался погребен под лавиной сбивших его тел в развевающихся красных мантиях. Честь первого удара, повалившего его на колени, досталась Айвену,

Майлз стоял перед своим императором. Зала утихомирилась; недавние обвинители Майлза были спешно выпровожены под арест. Теперь он предстал перед истинным трибуналом.

Грегор беспокойно вздохнул и жестом подозвал к себе Лорда-Хранителя Спикерского круга. Они коротко посовещались.

– Император просит и требует часового перерыва, дабы изучить новые свидетельские показания. Понятыми будут граф Форволк и граф Форхалас.

Все они цепочкой проследовали в личную комнату императора за помостом: Грегор, граф Форкосиган, Майлз с Айвеном и оба свидетеля, выбранные Грегором по весьма необычному принципу. Анри Форволк был одним из немногих ровесников Грегора среди графов и к тому же его личным другом. Майлз полагал, что тот был ядром нового поколения императорских сподвижников. Неудивительно, что Грегор пожелал иметь его поддержку. Но граф Форхалас...

Форхалас был самым старым и непримиримым врагом его отца – с тех пор, как оба его сына погибли, приняв не ту сторону во время мятежа Фордариана, восемнадцать лет назад. Взглянув на него, Майлз почувствовал себя нехорошо. Именно сын и наследник графа выстрелил однажды ночью в окно особняка Форкосиганов гранатой с солтоксиновым газом, пытаясь столь сложным образом отомстить за смерть своего младшего брата. И тоже оказался казнен за измену. Не усмотрит ли граф Форхалас в заговоре Фордрозды возможность закончить дело, отомстить с идеальной симметричностью – один сын за другого?

Однако Форхалас был известен как честный и справедливый человек – и столь же легко Майлз мог представить, как тот встает на сторону его отца, испытывая презрение к выросшему на ровном месте заговору Фордрозды. Эти двое так долго были врагами, пережили стольких друзей и недругов, что их вражда пришла почти в состояние гармонии. Кроме того, никто не посмел бы обвинить Форхаласа в фаворитизме, если он станет свидетельствовать в пользу бывшего Регента... Сейчас оба графа обменялись поклонами, словно салютующая оружием пара фехтовальщиков, и заняли места друг против друга.

– Итак, – произнес граф Форкосиган, сделавшись еще серьезнее и напряженнее, – что на самом деле там произошло, Майлз? У меня были отчеты Иллиана – вплоть до последнего времени, – но они некоторым образом порождали больше новых вопросов, чем давали ответы на старые.

На мгновение Майлз отвлекся. – А разве его агент больше их не шлет? Уверяю тебя, я не вмешивался в его служебные дела...

– Капитан Иллиан в тюрьме.

– Что?!

– Ждет суда. Он проходит по твоему делу о заговоре.

– Но это же абсурд!

– Вовсе нет. Все очень логично. Кто же, выступая против меня, в первую очередь не предпримет мер предосторожности и по возможности не лишит меня моих глаз и ушей?

Форхалас кивнул, одобряя и соглашаясь с подобной тактикой, словно говоря: "Именно так я поступил бы сам".

Глаза графа Форкосигана сощурились в сдержанной усмешке. – Для него это поучительный опыт – какое-то время поучаствовать в юридическом процессе в совершенно противоположной роли. Ему не причинили вреда. Но, готов допустить, он в настоящее время слегка на тебя раздосадован.

– Вопрос в том, – отстраненно произнес Грегор, – служит ли капитан мне или моему премьер-министру. – В его глазах все еще сохранялось выражение горькой неуверенности.

– Все, кто служат мне, через меня служат вам, – сформулировал граф Форкосиган. – Это и есть система форов в действии. Ручейки опыта, сливаясь вместе, образуют в конце концов реку великой власти. И устье этой реки – ваше. – Майлз никогда не слышал от своего отца ничего ближе к лести, и это показывало, насколько тот встревожен. – Вы несправедливы к Саймону Иллиану, подозревая его. Он служит вам всю вашу жизнь, а до вас – служил вашему деду.

Интересно, какого рода приток составляет теперь сам Майлз? Кое у кого из дендарийских наемников весьма сомнительные истоки. – Что произошло? Ну вот, сэр... – он замолк, пытаясь во всей цепочке событий нащупать отправную точку. На самом деле, все началось со стенки максимум в сотне километров от Форбарр-Султаны. Но начал он рассказ со своей встречи с Арди Мэйхью на Колонии Бета. Потом боязливо запнулся, поколебался, набрал в грудь воздуху и перешел к точному и честному описанию их встречи с Базом Джезеком. При этом имени отец поморщился. Блокада, абордаж, битвы – самозабвенно и с энтузиазмом описывая происходящее, Майлз в какой-то момент обнаружил , что заставляет императора изображать оссеровский флот, Анри Форволка – капитана Танга, а отца – пеллианский штаб. Гибель Ботари. При этой новости лицо отца дрогнуло, он погрузился в себя. – Что ж..., – сказал он наконец. – Теперь он избавился от тяжкого бремени. Может, в конце концов, он нашел покой?

Майлз покосился на императора и вырезал из рассказа обвинения эскобарки в адрес принца Серга. По быстрому благодарному взгляду, брошенному на него отцом, Майлз понял, что это было правильно. Некоторые истины – словно слишком свирепый поток, перед которым ни одному зданию не устоять; у Майлза не было никакого желания видеть перед собой еще одну опустошенную личность, как это случилось с Еленой Ботари.

К моменту, когда он наконец добрался до рассказа о том, как прорвал блокаду, Грегор заворожено приоткрыл рот, да и по блеску глаз графа Форкосигана было ясно, что он высоко оценил действия Майлза. Появление Айвена; выводы, которые Майлз из этого сделал... тут он вспомнил о времени и потянулся к своей набедренной фляжке.

– Что это такое? – с испугом спросил отец.

– Антацид, нейтрализатор желудочной кислоты. Э-э... хочешь? – вежливо предложил он.

– Спасибо, – ответил граф. – Ничего не имею против. – Он степенно отпил большой глоток, с таким непроницаемым лицом, что даже Майлз засомневался, шутил тот или нет.

Майлз коротко, сжато описал свои размышления, вынудившие его вернуться тайком, дабы застать Фордрозду и Хессмана врасплох. Айвен подтвердил все, чему лично был свидетелем, уличив Хессмана во лжи. Грегор выглядел сбитым с толку – его предположения насчет новых друзей столь резко обратились в свою полную противоположность. "Давай, Грегор, просыпайся, – подумал Майлз, – Ты меньше, чем кто-либо, имеешь право на роскошь удобных иллюзий. О, да, у меня нет никакого желания поменяться с тобой местами."