Преступная его деятельность на борту «Улисса» была недолгой и закончилась плачевно. Первая совершенная им кража оказалась и последней.

Неуклюже и невероятно глупо он выпотрошил рундук в кубрике для сержантов морской пехоты, но был застигнут на месте преступления старшим сержантом Ивенсом и сержантом Мак-Интошем. Они не стали докладывать о случившемся, и следующие трое суток, Райли провел в лазарете. По его словам, он оступился на трапе в котельном отделении и с шестиметровой высоты упал на железные плиты. Но подлинная причина его пребывания в лазарете была известна всем, и Тэрнер, старший офицер, решил списать Райли с корабля. К удивлению всего экипажа и в неменьшей степени самого Райли, инженер-механик Додсон упросил, чтобы тому дали последний шанс, и Райли был оставлен на корабле.

Начиная с того самого дня, то есть в течение четырех месяцев, Райли только и делал, что подстрекал команду. Едва ли логично, хотя и закономерно, его краткое знакомство с морскими пехотинцами развеяло в дым его пассивную терпимость по отношению к флоту, уступив слепой ненависти. Как подстрекатель Райли преуспел гораздо больше, чем как преступник.

Хотя почва для его деятельности была благодатной, следовало отдать должное также и его проницательности, звериному чутью и лукавству, его власти над матросами. Хриплый, настырный голос, напористость да еще пронзительный взгляд глубоко посаженных глаз — все это придавало Райли некую таинственную силу, которую он в полной мере проявил несколько дней назад, вызвав бунт, кончившийся гибелью младшего Ральстона и таинственной смертью морского пехотинца. Вне всякого сомнения, именно Райли был повинен в смерти их обоих; несомненно было также и то, что вину его оказалось невозможным доказать. Любопытно, думал Николлс, какие новые козни рождаются за этим низким, нахмуренным лбом и почему этот же самый Райли то и дело приносит на корабль бездомных котят и раненых птиц и заботливо за ними ухаживает.

В динамике затрещало. Звук этот пронзил мозг Джонни, заглушив негромкие голоса. И не только в лазарете, но и в самых отдаленных отсеках корабля — в орудийных башнях и погребах, в машинных и котельных отделениях, на верхней палубе и в нижних помещениях — замолкли разговоры. Слышался лишь шум ветра да удары волн, глухой рев втяжных вентиляторов в котельных и жужжание электромоторов. Напряжение, охватившее семьсот тридцать с лишком офицеров и матросов, было почти осязаемым.

— Говорит командир корабля. Добрый вечер. — Вэллери произнес эти слова спокойно, с хорошей дикцией, без каких-либо признаков волнения или усталости. — Как вам известно, у меня вошло в обычай перед каждым походом извещать вас о том, что за работа вам предстоит. Полагаю, вы вправе знать это. Информировать вас надлежащим образом — мой долг. Долг не всегда приятный — он не был таковым последние несколько месяцев. Однако на сей раз я почти доволен. — Вэллери помолчал, потом заговорил вновь неторопливо, размеренно:

— Это наша последняя операция в составе флота метрополии. Через месяц, Бог даст, мы будем на Средиземном.

«Молодец, — подумал Николлс. — Подсласти пилюлю, намажь пожирнее!» Но Вэллери и не думал этого делать.

— Но прежде всего, джентльмены, надо сделать свое дело. И дело нешуточное. Мы опять идем в Мурманск. В среду, в 10.30, севернее Исландии состоится рандеву с конвоем из Галифакса. В конвое восемнадцать транспортов — крупнотоннажных судов со скоростью хода пятнадцать узлов и выше. Это наш третий русский конвой, Эф-Ар-77, если захотите рассказать когда-нибудь о нем своим внукам, — добавил он сухо. — Транспорта везут танки, самолеты, авиационный бензин, нефть и больше ничего. Не стану преуменьшать ждущие нас опасности. Вы знаете, в каком отчаянном положении находится сейчас Россия, как остро нуждается она в этом вооружении и горючем. Наверняка, об этом знают и немцы. Их шпионы, должно быть, уже донесли о характере конвоя и дате его выхода.

Вэллери внезапно умолк, и во всех уголках притихшего корабля зловеще раздался надрывный кашель, приглушенный платком.

Потом он продолжил:

— Конвой везет такое количество истребителей и горючего, что есть возможность в корне изменить характер войны в России. Наци не остановятся ни перед чем, повторяю, ни перед чем, чтобы не пропустить конвой в Россию.

Я никогда вас не обманывал. Не стану обманывать и на сей раз.

Обстановка не благоприятствует нам. Единственное, что играет нам на руку, это наш хороший ход и, надеюсь, фактор внезапности. Мы попробуем прорваться прямо к Нордкапу.

Против нас четыре немаловажных фактора. Как вы заметили, с каждым часом погода ухудшается. Боюсь, нас ждет крепкий шторм — крепкий даже для полярных широт. Возможно, повторяю, только возможно, он помешает подводным лодкам атаковать нас. Но, с другой стороны, нам, вероятно, придется лишиться малых кораблей охранения. На то, чтобы отстаиваться на плавучем якоре или уходить от шторма, у нас нет времени. Наш конвой идет прямо к месту назначения... А это почти наверняка означает, что поднять с авианосцев истребители прикрытия не удастся.

«Боже правый, что же он, рехнулся? — возмущался Николлс. — Он же подрывает боевой дух команды. Если только он еще остался, этот дух...»

— Во-вторых, — голос командира звучал спокойно и неумолимо, — на этот раз в конвое не будет спасательных судов. На остановки у нас не будет времени. Кроме того, всем вам известна судьба «Стокпорта» и «Зафарана».

Оставаться на своем корабле безопаснее[4] .

В-третьих, известно, что на широте семьдесят градусов действуют две, возможно, три волчьи стаи подводных лодок, а ваши агенты в Норвегии доносят о концентрации немецких бомбардировщиков всех типов на севере: страны.

Наконец, есть основания полагать, что «Тирпиц» намерен выйти в открытое море.

Вэллери снова сделал бесконечную паузу, словно бы сознавая страшную силу, заключенную в этих немногих словах, и хотел, чтобы люди их поняли.

— Незачем объяснять вам, что это значит. Вероятно, немцы рискнут линкором, чтобы задержать конвой. На это рассчитывает адмиралтейство. К концу похода линейные корабля флота метрополии, возможно, в их числе авианосцы «Викториес» и «Фьюриес», а также три крейсера будут двигаться курсом, параллельным вашему, находясь от нас в двенадцати часах ходу. Они давно ждали этой минуты, и мы явимся как бы приманкой, которая поможет поймать этот линкор в ловушку...