Я взял ее за руки. Они были безжизненны, холодны. Я сказал ей ласково.

– Дитя мое, никто здесь не причинит тебе вреда. Отдохни и успокойся. Засни, если хочешь, засни.

Она продолжала бессмысленно смотреть на меня. Я отпустил ее руки, сел напротив нее и включил аппарат. Она взглянула на зеркала и больше не отрывалась от них, как завороженная. Напряжение ее тела ослабло, она облокотилась на спинку стула. Ресницы ее начал опускаться.

– Спи,– сказал я мягко. – Здесь никто не тронет тебя. Спи… спи…

Глаза ее закрылись, она вздохнула. Я сказал:

– Ты спишь. Ты не проснешься, пока я не разбужу тебя.

Она повторила последнюю фразу тихим, совсем детским голосом.

Я остановил вращение зеркал и сказал:

– Я задам тебе несколько вопросов. Ты ответишь правду. Ты не сможешь солгать. Ты это знаешь.

Она повторила про себя:

– Я не могу солгать. Я это знаю.

Я не мог бросить победного взгляда на Рикори и Мак-Кенна. Рикори крестился, глядя на меня широко раскрытыми глазами, полными ужаса. Я знал, что он думает, что я тоже знаю какое-то колдовство. Мак-Кенн сидел, нервно перебирал пальцами и смотрел на девушку.

Я начал спрашивать, стараясь выбирать вопросы, которые не взволновали бы ее.

– Ты действительно племянница мадам Менделип?

– Нет.

– Кто ты?

– Я не знаю.

– Когда ты стала жить с ней и почему?

– 30 лет назад она взяла меня из приюта в Вене. Я – сирота, подкидыш. Она научила меня называть ее тетей.

– Где вы жили после этого?

– В Берлине, Лондоне, Праге, Варшаве, Париже.

– И везде она делала кукол?

Девушка не ответила, она содрогнулась, ее ресницы начали дрожать.

– Спи. Ты не можешь проснуться, пока я не разбужу тебя. Отвечай на вопрос.

– Да.

– И они убивали во всех этих городах?

– Да.

– Успокойся. Спи, никто тебя не обидит.

Ее волнение снова усилилось, и я сменил тему.

– Где родилась мадам Менделип?

– Не знаю.

– Сколько ей лет?

– Не знаю. Когда я спрашивала, она смеялась и говорила, что время для нее ничего не значит. Мне было пять лет, когда она взяла меня. Она и тогда выглядела так же, как и сейчас.

– Есть ли у нее сообщники… я подразумеваю – еще мастера кукол?

– Один. Она научила его. Он был ее любовником в Праге.

– Ее любовником? – воскликнул я недоверчиво.

Перед моими глазами встало ее огромное жирное тело, большой бюст, тяжелое лошадиное лицо.

Девушка сказала:

– Я знаю, о чем вы думаете. Но она имеет другое тело. Она носит его, когда хочет, красивое тело. Ему-то и принадлежат ее глаза, руки, голос. Когда она одевает это тело, она ужасающе прекрасна. Я видела ее такой много раз.

Другое тело! Иллюзия, конечно… Как комната, описанная Уолтерс, которую и я видел один момент, выбиваясь из паутины гипноза, которой она меня оплела. Картина, нарисованная ее мозгом, в мозгу этой девушки. Я откинул это и принялся за основное.

– Она убивает мазью и куклами, не так ли?

– Да.

– Сколько она убила мазью в Нью-Йорке?

Она ответила не прямо.

– Она сделала 14 кукол с тех пор, как мы здесь.

Значит, я знал не о всех случаях.

– А сколько убили куклы?

– Двадцать.

Я услышал, как выругался Рикори, и бросил на него предостерегающий взгляд. Он наклонился вперед, бледный и напряженный. Мак-Кенн сидел тихо.

– Как она делает кукол?

– Не знаю.

– А мазь?

– Она ее делает тайно.

– А что оживляет кукол?

– Делает их живыми?

– Да.

– Что-то от мертвых.

Рикори снова тихо выругался.

– Если ты не знаешь, как делаются куклы, то что делает их живыми? Что это?

Она молчала.

– Ты должна отвечать мне. Ты должны слушать меня. Говори.

Она сказала:

– Ваши вопросы не ясны. Я сказала, что-то от мертвых делает их живыми. Что вы еще хотите знать?

– Начни с того, как люди позируют для куклы, когда впервые приходят к мадам Менделип, и кончи последним шагом, когда кукла оживает.

Она заговорила медленно.

– Она говорит, к ней должны придти по собственному желанию. Человек должен без всякого принуждения согласиться, чтобы из него сделали куклу. То, что он не знает, на что идет, ничего не значит. Она должна немедленно начать первую модель. Она говорит, что мазь освободит жителя мозга, он придет к ней и войдет в куклу. Она говорит, что это не единственный житель мозга, но до других ей дела нет. И она выбирает не всех, кто к ней приходит. Я не знаю, по какому признаку она их выбирает. Она кончает куклу – вторую – и тот, кто позировал, умирает. А кукла оживает. Она слушается ее, они все слушаются ее… – Она замолчала, затем сказала, как бы раздумывая:

– Все, кроме одной.

– Кого же?

– Вашей сиделки. Она не слушается. Моя тетя мучает ее, наказывает, но не может подчинить ее себе. Прошлую ночь я привезла маленькую сиделку с другими куклами – убить человека, которого прокляла моя… тетя. Она дралась с другой куклой и спасла человека. Это что-то, чего моя тетя не может понять. Это смущает ее… и это дает мне… надежду…

Ее голос заглох. Затем она внезапно сказала громко и твердо:

– Вы должны спешить. Мне нужно вернуться за куклами. Скоро она начнет искать меня. Я должна идти… или она придет за мной сюда… и убьет меня.

– Ты привезла кукол, чтобы убить меня?

– Конечно.

– А где куклы сейчас?

– Ваши люди сейчас схватили меня, т.е. раньше, чем они появились. Они идут ко мне. Они быстро ходят, если надо. Без меня им труднее, но они вернутся домой.

– Зачем куклы убивают?

– Чтобы доставить… удовольствие ей.

– Я не знаю, что она говорит,– начала она, и вдруг с отчаянием, как испуганное дитя, она прошептала: – Она ищет меня! Ее глаза смотрят на меня, ее руки ищут… Она видит меня! О, спрячьте скорее!

– Спи крепче,– сказал я. – Глубже, глубже засни. Теперь она не может найти тебя. Ты спрятана.

– Я сплю крепко,– прошептала она. – Она потеряла меня. Но она ищет, все ищет меня.

Рикори и Мак-Кенн вскочили.

– Вы верите, что ведьма ищет ее?

– Нет,– ответил я,– но это вполне возможно. Девушка была во власти этой женщины так долго и так полно, что ее реакция стала естественна. Это может быть результатом внушения или ее собственного подсознательного мышления. Она нарушила распоряжение и боится наказания, если…