— Вы очень добры, сенатор.

— Оскар, слушай меня внимательно. Гаитяне выжили после всего этого, и ты тоже сможешь. Неврологи по всему миру работают над этой проблемой. Они крайне возмущены тем, что случилось с доктором

Пеннингер, для них и для всего их профессионального сообщества это личное оскорбление. Мы хотим, чтобы ты прилетел в Гаагу и испробовал здешние методы лечения. Больницы в Голландии просто превосходные. И вся их инфраструктура выше всяких похвал. О блокпостах никто и не слыхивал. Условия для работы правительства на высшем уровне. Комитет по международным отношениям добился больше здесь, в Гааге, чем за целый год работы в Вашингтоне. У тебя есть шансы, Оскар. Есть надежда. Твои друзья хотят тебе помочь.

— Сенатор, даже если вы поможете Грете, я — особый случай. У меня уникальный генетический набор.

— Это неверно! Ты забыл, что здесь, в Европе, проживают три датчанки, которые, по существу, являются твоими сестрами. Им известно о твоих проблемах, и они хотят тебе помочь. Я с ними встречался, я беседовал с ними лично. Полагаю, сейчас я понимаю тебя лучше, чем раньше. Скажи ему, Лорена.

Жена сенатора взяла трубку.

— Оскар, послушай Элкотта. Тебе стоит его послушать, это важно для тебя. Я тоже встречалась с этими женщинами. Ты — лучший из этого выводка, это совершенно очевидно, но, во всяком случае, они хотят тебе помочь. Они хотят этого искренне, и мы тоже. Это для нас очень важно. Ты поддерживал нас с Элкоттом в самые черные дни, а теперь наша очередь, вот и все. Пожалуйста, позволь нам помочь тебе.

— Лорена, я не сумасшедший. У Хью что-то похожее длилось по крайней мере два года, а Хью вовсе не сумасшедший. Это просто иной, кардинально отличающийся тип сознания. У меня, правда, бывают некоторые трудности, когда нужно разъяснить свои мысли другим, вот и все.

Голос Лорены внезапно ушел в сторону.

— Уговори его, Элкотт! Он сейчас говорит по-человечески.

Подошел Бамбакиас и заговорил своим сочным и убедительным баритоном.

— Оскар! Ведь ты профессионал. Ты игрок. А игроки не впадают в ярость. Они просто набирают очки и сравнивают счет, вот и все. Тебе нет никакого смысла бродить по Луизиане в сопровождении какого-то белого, террориста-хакера с уголовным прошлым. Игроки так себя не ведут. Мы намерены уличить Хью; это потребует времени, но мы его припрем к стенке. Хью совершил роковую ошибку — он отравил члена президентского СНБ. Плевать мне, что у Хью голова забита всякими турбокомпрессорами и автозажигателями. Оскорбить Два Пера, отравить газом человека из его штата — это очень глупо. Президент человек очень суровый, и, что в данном случае еще важнее, он на деле доказал, что лучше разбирается в политической игре, чем какой-то экс-губернатор маленького южного штата.

— Я слушаю вас, сенатор. Кажется, в том, что вы говорите, что-то есть.

Бамбакиас медленно выдохнул.

— Слава богу.

— Я раньше не особенно задумывался о Голландии. То есть о том, что у нее такой большой потенциал. Я хочу сказать, мы ведь теперь владеем Голландией, так ведь?

— Да, это верно. Видишь ли, Голландия — это новая Луизиана. Луизиана — это вчерашний день! Мы с тобой были правы, уделяя ей внимание раньше, там были серьезные трудности, но этот жульнический штат сейчас на заднем плане. Голландцы — вот за кем в действительности будущее. Это серьезная, хорошо организованная, деловая нация, люди, которые последовательно, методически и разумно решают проблемы с климатом и окружающей средой. Хочешь верь, хочешь нет, но они впереди Соединенных Штатов в целом ряде областей, особенно в банковском деле. Луизиана перешла все границы. Это несолидно. Эти луизианские ракоеды просто фантазеры и психи. Нам сейчас нужна серьезная политическая организация, нам нужно возвратиться к норме. Хью — это человек вчерашнего дня, он отстал от жизни. Этот придурок умеет только заговаривать зубы. То там, то здесь он подбрасывает всякие технические новшества — словно вываливая время от времени груду плохо переваренных идей, можно увеличить сумму человеческого счастья. Это чистейшая демагогия, это сумасбродство. То, что нам нужно, — это здравый смысл и политическая стабильность, и разумная, эффективная политика. Вот для чего существует правительство.

Оскар распробовал это необычайное заявление, прокручивая его в голове. Он чувствовал, как в нем беззвучно пересыпаются и заново выстраиваются мысли и воспоминания, словно камешки калейдоскопа.

— Вы на самом деле сейчас другой, правда, Элкотт?

— Прошу прощения?

— Я хочу сказать, тот курс лечения диетой и режимом, который вы проделали. Он полностью изменил вас как личность. Теперь вы реалистичны. Вы разумны и рассудительны. Вы скучны.

— Оскар, я не сомневаюсь, что у тебя есть на этот счет всякие интересные соображения, но сейчас не время болтать. Давай не будем отвлекаться. Обещай мне, что ты приедешь к нам в Гаагу. Для нас с Лореной ты не чужой, ты член нашей семьи — мы оба чувствуем, что в такие времена мы заменяем тебе семью.

— Хорошо, сенатор, похоже, я немного погорячился. Вы никогда не нарушали слова в отношении меня, и я очень тронут приглашением. Но сейчас я должен все это обдумать, я не готов принять решение.

— Замечательно. Я всегда знал, что у тебя есть здравый смысл. А теперь пока, а то мне кажется, что мы говорили слишком долго, я боюсь, эта линия не слишком надежна.

Оскар обернулся к Кевину.

— Сенатор говорит, эта линия ненадежна. Кевин пожал плечами.

— Ну случайный телефон на дороге. Это все же большой штат. Вряд ли Хью прослушивает все телефоны в штате.

Два часа спустя их арестовала луизианская полиция.

Зеленый Хью присутствовал на праздновании в Ла-файете. Он и часть его охранников из полулегальной старой гвардии стояли на балконе отеля, наблюдая за народным весельем. Внизу на площади в почти полной тишине стотысячная толпа в наушниках танцевала, строила текучие, калейдоскопически меняющиеся узоры, повинуясь инструкциям через наушники. Они, казалось, двигались свободно, но в то же время находились под контролем — что-то неслышно и невидимо направляло их движения. Это была вакханалия, но строго организованная вакханалия.

— Понимаешь, я просто обожаю народные фестивали, — сообщил Хью, опираясь на изогнутые перила балкона. — Вы, янки, молодые и цветущие, вам надо давать иногда возможность потанцевать.

— Я не танцую, — заявил Кевин.

— Какая жалость, что Модератор так раздражается из-за своей больной ноги. — Хью, прищурясь, взглянул на солнце и поправил края соломенной шляпы. — Не понимаю, зачем ты вообще захватил с собой мальчишку. Он не фигура.

— Ничего, я подпорка для фигуры. Я утираю слюни с его подбородка.

Оскар и Кевин были одеты в белые тюремные одежды. Руки скованы за спиной. Их притащили на балкон на глазах веселящегося внизу народа, но, похоже, никто не обратил на это внимания. Может быть, Хью проводил большую часть своей жизни беседуя на балконах с закованными в наручники арестантами.

— Я думал, ты сначала позвонишь, — обратился Хью к Оскару. — Мне казалось, мы достигли с тобой понимания: ты звонишь мне и проясняешь обстановку, если у нас возникают маленькие разногласия.

— О, мы надеялись, губернатор, на личную аудиенцию, просто немного отвлеклись.

— Сочетание гитары и аккордеона особенно красиво. Ты не играешь на аккордеоне, Оскар? Диатонические гаммы и все такое?

— Я пока новичок.

— О, ты поразишься, до чего просто можно обучиться игре. Смертельно просто играть и петь. Играть и танцевать. Черт, да можно играть и диктовать финансовые заметки!

— Для начала было бы неплохо развязать ему руки, — заметил Кевин.

— Должно быть, в Массачусетсе совсем мягкий тюремный режим, раз этот хромоножка позволяет себе выступать. Я скажу тебе, что, хотя мы вас раздели догола, проверили каждое отверстие у вас на теле и поковырялись под ногтями, — все это не значит, что я собираюсь развязать руки этому сопляку-хакеру, который может вживить себе под кожу колчанчик с отравленными стрелами или чего там еще… Вам известно, что t+a меня было совершено пять покушений за последние две недели? Все эти чертовы Модераторы вышли на охоту за старым Хью… все они жаждут стать полковником таким-то или генералом таким-то, но я не позволю, все это мне надоело.