Мы не располагаем фактами для того, чтобы безапелляционно и категорически утверждать: да, Циолковский знал о paботе над боевыми ракетами. Однако у нас есть достаточные основания предполагать, что Константин Эдуардович об этом догадывался.
Высокое воинское звание и военная форма Клейменова уже сами по себе были весьма прозрачным намеком. Не исключено, что Циолковский познакомился с рукописью большой работы – книги «Ракеты, их устройство и применение», написанной Лангемаком в соавторстве с другим инженером. В этой книге не только написано, что «ракеты на пороховом топливе дают возможность решить целый ряд артиллерийских задач», но и перечислены проблемы, над разрешением которых ломали тогда головы специалисты многих стран мира.
И наконец, последнее. Пытаясь разобраться в сути публикуемых материалов, я познакомился с одним из свидетелей встречи Циолковского и Клейменова. Он сообщил мне, что прямого разговора о военном применении ракет при встрече в Калуге не было.
Однако, – заметил мой собеседник, – не исключено, что ваша догадка не безосновательна. В частности, ее косвенно подтверждает то, что Клейменов подарил Циолковскому несколько фотоснимков гирдовских ракет, попросив при этом не показывать их посторонним людям, и Константин Эдуардович отнесся к этому со всей серьезностью.
Суммируя все это, можно предположить, что Циолковский догадывался, что его ученики и творческие наследники проводят беспримерно важную работу по оснащению Красной Армии вооружением исполинской силы .
Итак, это лишь догадка. И все же, публикуя эти новые материалы о Циолковском, я не счел себя вправе умолчать о предположениях, возникающих при истолковании текстов.
В 1905 году, прочитав в «Иллюстрированных биржевых ведомостях», что какой-то американец пытается применить ракету для военных целей, Циолковский решительно протестовал против такого использования его идей. А в 1935 году, если считать возникшее предположение справедливым, он не протестевал, а поздравлял.
Разумеется, Клейменов ответил на это письмо.
«Дорогой Константин Эдуардович!
С удовольствием читал Ваше письмо и с удовольствием пишу Вам снова.
Все материалы, кои Вы считаете уже законченными, направляйте нам.
Все работники института читают Ваши работы и с нетерпением ждут новых.
Работаем мы не покладая рук; на днях поступило несколько опытных ракет на высоту порядка 1-2 километра для проверки некоторых выкладок и конструкций. Сейчас широко развертываем экспериментальные работы на стендах и на полигоне... Получаем неплохие результаты, жаль, что Вы живете не в Москве, я уже три месяца, как собираюсь заехать к Вам, но, к сожалению, недавно болел брюшным тифом и не мог осуществить свое намерение. Думаю, ежели Вы не будете возражать, заехать к Вам в конце июля или начале августа.
Привет от работников института.
Уважающий Вас И. Клейменов ».
Клейменов выполнил свое обещание. Свидетельством тому фотография, на которой 17 февраля 1934 года начальник РНИИ снят вместе с Циолковским.
30. Личное и общественное
Даже в обширной и разнообразной переписке, которую вел Циолковский, письмо от 20 июня 1935 года, приглашавшее Константина Эдуардовича принять участие в авиационной выставке в Милане, обращало на себя внимание. Его написал главный редактор Госмашметиздата по авиационной литературе Е. В. Латынин.
«На нашем стенде, – писал он, – помимо машин в натуру и в моделях, будет также выставлена и авиационно-техническая печать.
Я думаю, что было бы очень эффективно выставить там некоторые Ваши ранние работы...»
Труды Циолковского в Милане? Это было что-то неожиданно новое. Я решил разыскать Евгения Всеволодовича Латынина, чтобы узнать, дошли ли до Италии труды Циолковского.
И вот декабрьским вечером 1960 года я сижу в комнате на Тверском бульваре и задаю интересующие меня вопросы:
– Экспонировались ли книги Циолковского на выставке в Милане?
К сожалению, мой собеседник этого не помнит. Ведь с той поры прошло уже четверть века...
– Может, по этому поводу есть что-нибудь в письмах?20 Давайте посмотрим вместе.
Мы перебираем письма и находим открытку от 22 июня 1935 года.
«Уважаемый Евгений Всеволодович, – писал Циолковский, – посылаю все, что есть: больше у самого ничего нет. Работы свои посылал за границу, но не на выставку. Ваш К. Циолковский. Очень болен, едва шевелюсь».
Увы, открытка, сохранившаяся в архиве Латынина, не давала ясного ответа на вопрос, отправлялись ли труды Циолковского в Милан. Но, не узнав того, ради чего приехал к Латынину, я выяснил другое, не менее интересное. Знакомство с одним из писем Циолковского Латынину открыло мне, насколько выше личного ставил общественное старый ученый. Это письмо тесно связано с выпуском двухтомника избранных сочинений Циолковского, В собрание решено было включить биографию Циолковского. Однако биография, написанная профессором Моисеевым, выглядела несколько странно и принесла Циолковскому бездну огорчений.
«Так до сих пор, – писал Моисеев, – остался нерешенный вопрос: ученый ли Циолковский? Дал ли он что-либо ценное для областей человеческого знания, выходящих за пределы технических проектов, и не является ли он только изобретателем?».
«Он по своей сущности одиночка, индивидуалист, не хочет ничьих советов, в них не нуждается... он не только самоучка, но и одиночка принципиальный».
Такого рода сентенции переполняли статью Моисеева.
Не приходится удивляться, что Циолковский обиделся: биография, написанная Моисеевым, показалась ему оскорбительной и противной.
«Исправить биографию нельзя, – писал Константин Эдуардович в издательство, – так много в ней ошибок, недоговорок и искажений. Примечание тов. Латынина заглаживает отчасти увлечение профессора.
Поэтому я и прошу оставить все как есть и не задерживать выход нужной книги...»
Циолковский подчеркивает эту фразу. Более того, повторяет ту же мысль. «Я думаю, – пишет он Латынину в другом письме, – можно выпускать книгу в таком виде, в каком она есть».