Дай понять, что делаю.
Дай силы принять оценку.
Если кому-то нравится предмет несдержанности - речи мои,
есть ли тут радость мне?
Дни летят...
Дни летят...
Гонишь меня.
Суди сам.
Верю в легкость, с которой...
Верю в облегчение.
Коль суждено еще побыть среди живых
Дай выдержать новость и оценить.
Помоги пройти посредине, по интуиции, внушенной тобой.
Оставь их со мной.
СМЕРКАЛОСЬ
А тут товарищ пришел без кола без двора, без денег, без семьи и без одежды.
- Ты так ничего и не достиг, - сказал он мне. - Берись за что-нибудь серьезное. Возьмем меня...
Его брать не хотелось... Кого угодно.
- Тогда возьмем тебя...
Взяли меня и выпили... И обсудили мои дела, мои несчастья, моих детей, мою жену, мой дом - просто потому, что они были.
Хотели перейти к нему.
Не перешли.... Он не представил предмета обсуждения...
Снова приступили к моим делам.
Пошли в кафе, продолжили.
К нам подсели... За нас платили.
Мы обсудили только половину моих дел.
Мешали. Целовали. Вспыхивали.
Спрашивали:
- Кто это?
Я говорил:
- Мой друг.
Я был весь в блестках от животиков.
- Так нельзя, - сказал он, очищая мое лицо от блесток. - Создай хоть что-нибудь серьезное... Ты гибнешь...
Я ему поверил. Он все прошел... Три дня я пил. Поссорился с женой. Тошнило... Сел за стол и написал: "Смеркалось..."
Потом валялся... Потом пил. Потом валокардин... Потом рассол.... Потом отраву одной тетки с ведрами, потом был мануальщик с нехорошими руками, мял тело серое...
От "смеркалось" у меня мутилось, колебалось, и тошнилось, и рвалось... Другого начала так и не придумал... Смеркалось... Темнело... Розовело... Валялось...
Когда интригами не мыслишь и никого не отравил - не убивал старух от пуза веером из автомата, не давил мужчин бульдозером, не пuсал сверху на толпу, не занимался сексом в людном месте - пустая жизнь, ни вспомнить, ни продать.
Конечно, хочется не только выступать, но и руководить, и быть деловым, и строить, и производить, и обучать, лечить.
Но я-то, к сожалению, умею лишь одно.
И, к счастью, это делаю.
Другого нет.
И страдаешь.
И переживаешь.
И тянешься и учишься, а не умеешь.
И сколько раз я начинал серьезный труд.
Я выводил "смеркалось" и ждал слов.
Они не приходили.
Или "однажды голубым воскресным утром" - и снова ждал.
Уже дошел до стука в дверь.
То есть "однажды утром вдруг постучали".
Долго возился со словом "вдруг". Если стучат, конечно, "вдруг".
Я уже доходил до фразы "знойное лето сменилось дождливой осенью" и ждал, что подскажет этот необычный оборот.
Кроме продолжения: "Дождливая осень наконец сменилась снежной зимой, прохожие скользили на работу синим утром. А на работе все замерзло.
Только рассвело - давай смеркаться... То есть смеркалось весь день. Стало опасно... Федор взял разводной ключ и вышел на улицу".
Это уже опасно. Когда выходит Федор, всегда опасно. Даже когда он не выходит, а просто берет разводной ключ. Сколько он этим ключом натворил...
После его ключа не работают кран, телевизор, жена, сосед.
Федор сел в тюрьму. Ключ перешел к сыну.
Федор сидит, я сижу. Ждем продолжения.
Смеркалось, мать его... По-прежнему... Нет, светало... Да, светало. Снежная зима сменилась холодной ветреной весной. А Федор все сидит... И правильно.
Принесли баланду - выпил.
Картошки вытряс в рот.
Сидит. Ждет, что будет дальше...
И я жду... Ему хуже, он в тюрьме.
Пора освобождать...
Слова все не идут. Сюжета нет...
А он сидит...
Как я подумаю, что ему еще сидеть и ждать меня...
А я валяюсь на диване, жую, пью кофе, жду вдохновения - а он сидит.
Ну его к черту.
Я так народу перебью невинного...
И эти тоже застыли в поцелуе в саду весной, когда смеркалось...
Потом стемнело, уже светает, уже теплеет, а они стоят...
Я даже в их положение не хочу входить.
Столько суток в поцелуе - это ж потом не видеть, не хотеть, не целовать всю жизнь всех женщин... А тут родители жены приехали... Да нет... Ко мне... Мы тут собрались за столом. А те стоят... А тот сидит. А автор пьет...
Не лезь в чужие судьбы... Пусть сюжетом им будет жизнь. И даст ее им женщина... Они сейчас и пишут и рожают...
Опять смеркалось - хотя я уже и в этом не уверен... Не смеркалось, а реальный день клонился к вечеру, и солнышко сияло, и море синее, и крики отдыхающих, и все сияет празднично, а я пишу "смеркалось" и тяжелею от натуги... Ну что дальше... Ну... Вперед, кобыла... Ей от вечного "смеркалось" тоже тошно... И Федора бы надо выпустить и тех двоих.
И ни черта... Ну пусть стоят... А тот сидит... А этот спит...
Может, приснится берег... Ночь... Туман... Маяк... Весло... Багор и женщина, укутанная в шаль. Милиция, патруль, мужчина схвачен, юноша в кустах, и на песке предмет, что утром будет найден студентом Гришей... Отчего он и скончается... Вот от чего?..
Опять смеркалось...
ОН НЕ ЗНАЛ
Он ничего не знал.
Он не знал, что такое плохо.
Не знал, что такое хорошо.
Он что-то помнил.
А отец и мать уже умерли.
Ему не повторяли.
Ему не повторяли.
Что нельзя чужое назвать своим.
Не знал, кто у него был в роду.
Совершенно не знал истории своей и своих.
Гордился чем-то
Не знал - чем.
Ибо то, чем гордился, нельзя было показать.
Ничего не мог спеть.
Не знал слов.
Хлопал, когда все хлопали.
Чувствовал, что нравится.
Не мог объяснить.
Не мог объяснить.
Так как никто не спрашивал...
Не то что поступить, а рассказать, что такое честно, не мог.
Не знал - что есть нечестно.
А что есть нечестно?
Нельзя лишь то, за что сажают.
Но сажают не каждый день и не каждого.
Бывает, долго не сажают, значит, можно.
А что есть воровство?
Ну да, ну догадывался, что влезть в чужой дом, со звоном сломав...
Но тоже конкретно не предупреждали.
Просто догадывался, что посадят, побьют.
Сам бы побил.
Но со склада.
С работы.
Как не понести.
Ну что же - бабушка?
Ну что же - бабушка?
Кто ж ей поверит?
Плохо, мол.
Что ж плохо-то?
Сама-то еле дышит, еле ходит.
В церковку - послушать ложь.