Весь оставшийся день я никак не мог сосредоточиться. Неужели отец Молли всерьез оказался замешанным в какие-то тайные сделки с бывшим шефом КГБ? Мог ли он на самом деле прикарманить деньги – «огромное богатство», как сказал Траслоу? Смысла в этом не находилось.

А как же объяснение причины его убийства… в нем есть какой-то смысл, разве не так?

Обрывки напряженных мыслей крутились в моей голове, и не было никакой возможности связать концы с концами.

Зазвонил телефон. Дарлен сообщила, что на проводе Молли.

– Во сколько мы встречаемся с Айком и Линдой? – спросила она откуда-то из шумного коридора своей больницы.

– В восемь, но я отменю встречу, если ты хочешь. В связи с обстоятельствами.

– Нет, не надо… я хочу встретиться.

– Они поймут нас, Мол?

– Не отменяй. Мне надо развеяться.

К счастью, ближе к вечеру времени на грустные размышления уже не осталось. Ровно в четыре пришел Мел Корнстейн, пухленький человечек лет пятидесяти с хвостиком, одетый в дорогой модный итальянский костюм, в темных очках авиаторского типа, вечно сидящих косо. У него был вид сбитого с толку эксцентричного гения, каковым он, по-моему, и был на самом деле.

Корнстейн сколотил приличное состояние на изобретении компьютерной игры под названием «Спейстрон», о которой вы, конечно же, слышали. А если не слышали, то вкратце расскажу. Игра относится к типу «охотничьих», в ней вы выступаете в роли пилота космического корабля и должны ускользнуть от атак вражеского космического корабля, который стремится уничтожить вас, а потом и всю планету Земля. Может, это звучит и наивно, но игра является чудом компьютерной техники. В ней применен стереоскопический эффект, и она создает впечатление, что вы и в самом деле летите в космос – видите будто наяву, как проносятся мимо кометы, метеориты и вражеский космический корабль. К игре прилагалась хитроумная программа пилота, придуманная и запатентованная Корнстейном, поистине новое слово в компьютерном деле. Добавьте еще к этому его же ранее запатентованное изобретение, подающее команды голосом: «Слишком завалил влево!» или «Слишком близко подлетаешь!» – и вот перед вами объемное изображение в сочетании со звуком, и все это делается при помощи вашего персонального компьютера. От продажи новинки компания Корнстейна ежегодно получала что-то порядка сотни миллионов долларов прибыли.

Но вот недавно другая компания, разрабатывающая компьютерные программы, выбросила на рынок диски с игрой, весьма схожей со «Спейстроном», отчего доходы Мела Корнстейна резко сократились. Нет нужды говорить, что он хотел бы что-то предпринять против нежданного конкурента.

Он удобно уселся в кожаное кресло около моего рабочего стола, от него так и веяло отчаянием. Мы немного поболтали о всяких пустяках, но он был явно не в настроении. Затем он передал мне коробку с программой игры конкурента, называвшейся «Спейстайм». Я вставил диск в компьютер, включил аппаратуру и изумился, увидев, насколько схожи игры.

– Эти парни даже не потрудились внести в программу что-нибудь новенькое, не так ли? – спросил я.

Корнстейн снял очки и протер их, а затем ответил:

– Я хочу прихлопнуть этих гребаных подонков.

– Задержитесь на минутку здесь, – начал я уговаривать. – Я собираюсь провести независимую экспертизу и получить авторитетное заключение, какие положения патента нарушены и насколько.

– Я намерен как следует врезать этим ублюдкам.

– Всему свое время. Давайте пройдемся по всем нарушенным пунктам патента, пункт за пунктом.

– Программы идентичны, – продолжал долбить Корнстейн, водружая очки на место и опять криво. – Мне затевать тяжбу прямо здесь или как?

– Ну вот что, компьютерные игры патентуются на тех же принципах, что и настольные. Да, вы патентуете взаимоотношения между физическими элементами и заложенной в них концепцией, то есть путь, где они пересекаются и взаимодействуют.

– Я хочу просто врезать им.

Я согласно кивнул и заметил:

– Мы приложим все силы.

Фокачио – это одно из потрясающих, необычных блюд, которые готовят вместе с аругула и радичио в итальянском ресторане на берегу залива Бэк-Бей. Обслуживают в нем молодые и красивые девушки, одетые во все черное, будто только сошедшие с рекламы. В зале стоит нескончаемый гул голосов, заглушаемый время от времени громоподобной музыкой в стиле хард-рок. Такие североитальянские рестораны, расположенные в городах Америки, отличаются своим шумом. Похоже, шум и грохот – неотъемлемая часть их.

Молли запаздывала, но мой близкий друг Айк и его супруга Линда уже сидели за столом и старались перекричать шум и грохот, разговаривая друг с другом. Со стороны казалось, что они злобно грызутся, но на деле они просто вели беседу – другого способа не было. Айзек Кован учился вместе со мной в школе права, где специализировался на том, как одолеть меня в теннисе. Теперь он работал адвокатом и занимался корпоративным правом, столь нудным занятием, что даже не может говорить про свою работу, но я-то знаю, что это дело как-то связано с перестрахованием. Линда, по профессии детский психиатр, была на седьмом месяце беременности. Оба Кована – высокие, веснушчатые, с рыжими волосами – удивительно схожи по своим внешним данным. Мне было легко общаться с ними обоими.

Они говорили о матери Айка, приехавшей в гости. Затем Айк повернулся ко мне и упомянул что-то насчет кельтской игры, в которую мы сыграли на прошлой неделе. Мы поболтали немного о работе, о беременности Линды (она намеревалась порасспросить Молли о генетической проверке, которой ее хотели подвергнуть), о моем коронном ударе слева ракеткой по мячу (которому я, по сути, уже разучился) и наконец добрались до отца Молли.

Айк и Линда, похоже, всегда стеснялись говорить о знаменитом отце Молли, опасаясь, что их обвинят в излишнем любопытстве. Айк знал в общем и целом о моей прежней работе в ЦРУ, многого я ему не раскрывал и дал понять, что говорить на эту тему не желаю. Он знал также, что я уже был женат прежде, что моя первая жена погибла, но все это опять-таки в общем и целом. Само собой разумеется, временами эти отрывочные данные не позволяли нам о многом говорить откровенно.

Кованы выразили мне соболезнования, поинтересовались, что поделывает Молли. Я понимал, что не могу говорить им о том, чем занимался в последнее время, особенно об обстоятельствах смерти Хэла Синклера.

Когда мы уже почти расправились с закусками (из принципа блюдо фокачио мы не заказывали), появилась Молли и принялась без конца извиняться за опоздание.

– Ну, как прошел день? – спросила она меня и поцеловала в щеку.

Она пристально и долго смотрела на меня, мне стало ясно, что ее интересует встреча с Траслоу.

– Прекрасно, – ответил я.

Она поцеловалась с Айком и Линдой, села за стол и сказала:

– Не думаю, что долго выдержу все это.

– Медицину? – не поняла Линда.

– Недоношенных, – пояснила Молли, применяя медицинский термин, обозначающий преждевременно родившихся детей. – Сегодня я принимала двойняшек и еще одного ребенка. Так вот, все трое весили менее десяти фунтов. Все часы я провела, выхаживая эти крохотные бедные создания, пытаясь вставлять им артериальные катетеры и успокаивая расстроенпых родителей.

Айк и Линда сочувственно и понимающе покачали головами.

– Все больше детей рождается с дефектами, – продолжала рассказывать Молли, – или с инфекционными заболеваниями мозга. Меня вызывают к ним каждую третью ночь…

Я решился перебить ее:

– Давай пока оставим эту тему, а?

Она повернулась ко мне с широко раскрытыми глазами:

– Оставим эту тему?

– Все идет нормально, Мол, – спокойно произнес я.

Айк и Линда, чувствуя себя не в своей тарелке, сосредоточенно уплетали салат «Цезарь».

– Извините меня, – сказала Молли.

Я незаметно взял под столом ее руку. Мысли о работе иногда не оставляли ее и во время досуга – такое с ней случалось, но сейчас я понимал, что жена еще не оправилась от шока, поразившего ее, когда она увидела ту фотографию.