Когда самолеты топили "Армению", он отвернулся от моря.

А мы смотрели, надо было смотреть.

Исчезла "Армения", как будто никогда не существовала.

Мы не могли двигаться, нас словно околдовали на том месте, где сейчас частенько останавливаются туристы.

Амелинов пытался свернуть цигарку, но ветер выдувал махорку, и он этого не замечал.

Нас вывел из оцепенения все тот же непоседа Володя Смирнов.

- Топать надо, братцы! Ну, я иду в разведку! - Он твердо шагнул, и мы вынуждены были следовать за ним.

Минут через десять моряк из-за куста вытянул шею и поднял ладонь:

- Ша! Кто-то шкандыбает к нам!

Показался военный в непомерно длинной новой шинели, но без знаков различия на петлицах.

- Стой! - гаркнул прямо под его носом моряк.

Военный до невозможности напугался.

- Кто такой, отвечай! - нервно спросил Захар Амелинов, Все это происходило очень быстро.

- Вот иду... Своих ищу...

- Кто свои?

- Наши, конечно... Ну, советские...

И вдруг случилось невероятное: Очкарь сбросил с себя плащ-палатку оказался старшим лейтенантом, - грозно подскочил к задержанному:

- Я тебе дам "ну"! Дезертир, мать-перемать... Где фашистская листовка?

Военный без знаков различия стал белее полотна и ничего не мог сказать.

Очкарь нервно стал обшаривать его карманы, захлебываясь, кричал:

- Из-под Перекопа удрал? Отцы грудью, а ты марш-драп! Сука фашистская!

- Все отступали... И я... Я только курсы закончил...

- Признался, гад! Дезертир!

Мы были ошеломлены, все происходило с катастрофической быстротой. Я не успел опомниться, как раздался выстрел.

- За все и за всех получай! - Очкарь, как эпилептик, дергался, человек лежал у его ног мертвым.

Амелинов накинулся на него:

- Ты что натворил?

- Дезертира уничтожил. Я нюхом их чую!

Моряк успел обыскать убитого и в обшлаге рукава нашел перехваченный суровой ниткой пакетик. В нем были: удостоверение личности на имя младшего лейтенанта, медаль "За отвагу", комсомольский билет.

Смирнов поднял автомат.

- Ты кого убил, сволочь?

- Стой! - Амелинов стал между ними. - Самосуда не будет, разберемся. А ты, - он резко повернулся к Очкарю, - отдай оружие!

...Очкаря, к великому несчастью, не судили, защитил его, как ни странно, Амелинов. "Он был невменяем", - рапортовал он. Напрасно защитил. Позже, приблизительно через месяц, Очкаря послали с группой партизан на очень важное разведывательное задание. Он попал к немцам и выдал всех своих спутников.

Черного кобеля не отмоешь добела, как ни старайся.

6

Ни Бортникова, ни связных от него в лесном домике "Чучель" не было.

Рассказывают: на командира Четвертого района напали каратели и загнали его куда-то в район трехречья Кача - Донга - Писара. Я собрался на поиски, но меня не пустили, сказали: жди связных!

Домик стоял на перекрестке многих дорог и троп, связывал Центральный штаб с районами, подпольными группами оккупированных городов. Отсюда партизанские ходоки уносили приказы Мокроусова, доставляя сюда вести о боях, победах, поражениях.

На первый взгляд тут все мне казалось случайным, недодуманным: для чего, например, скапливать столько народу на этом крохотном "пятачке", лежащем всего в километре от довольно-таки важной Романовской дороги, по которой час назад прошла мотоколонна фашистов в сторону Южного берега Крыма?

Шум, гвалт, колгота, - не поймешь, кто здесь командует, кто подчиняется.

Амелинов вдруг куда-то исчез, моряк Смирнов нашел какого-то дружка, а я и Семенов сиротливо прижались к сырой стене - другого места не найдешь, все перезанято - и чего-то ждем.

Люди! Какие они тут разные! Сдвинуты набекрень шапки с красными лентами поперек, взгляды - знай наших! Военные, матросня, бывшие бойцы истребительных батальонов. Они все чему-то радуются, говорят в полный голос. Как же так: они же знают о гибели "Армении" - мы рассказали, а ведут себя, словно немцев из Крыма выгнали. Откуда такой оптимизм, уместен ли он? А может быть, я чего-то еще недопонимаю? На войне человеческие чувства жалость, боль, ненависть, презрение, страх - проявляются как-то особенно, а как - я еще не знаю...

По соседству дотошный морячок пристает к пожилому степенному красноармейцу, прижимающему к себе новенький автомат-пистолет, явно трофейный.

- Папаша, махнем! Даю ТТ, пять лимонок, зажигалку и флягу!

- Не приставай!

- Жалко, да? Ведь стянул небось...

"Папаша" обкладывает моряка таким сочным матом, что тот от восхищения бросает вверх бескозырку.

Вокруг смеются.

Толстощекий артиллерист который раз обращается ко мне:

- Скажи толком: дадут мне шинель аль пропадать?

Я пожимаю плечами.

- Пойми, старшина не успел дать мне шинель. Значит, я не получал.

- Тут лес, цейхгаузов нет!

- Чевой, чевой?

- Вещевых складов нет, говорю!

- Но порядок должон быть?

Я увидел Амелинова, бросился к нему:

- Как же быть?

- Ждать.

И все же в этой сумятице была и своя гармония.

Вот вошел в переполненную комнатушку высокий сероглазый человек в годах, степенный, какой-то самостоятельный. На лице глубокие морщины, а кажется моложавым. У него крепкие зубы, точные движения. Снял плащ, посмотрел поверх голов:

- Товарищ Амелинов!

Захар обрадовался:

- Дядя Дима! С новостями?

- Морячка привел. Эй, дружок! - Он повернулся лицом к входным дверям.

Оттуда вкатился плотноплечий круглолобый парень в бушлате, перекрещенном пулеметными лентами.

- Мое вам, братцы! - по-смешному запищал бабьим голосом.

Грянул смех, но Амелинов шикнул:

- Ну! - Голос у него отлично поставленный, он сразу подавил смех. Прошу ко мне! - Отыскал глазами меня: - И ты давай сюда!

Крохотная комнатушка, кровать, на ней гора подушек в красных наволочках. Амелинов присел на столик, приткнувшийся к окошечку, а мы прижались к стене.

- Ну, Дмитрий Дмитриевич, чем я обрадую нашего командующего?

Дядя Дима - Дмитрий Дмитриевич Кособродов - из-за пазухи достал пакетик.

- Лично от Павла Васильевича Макарова!

- Чем же нас удивит знаменитый адъютант генерала Май-Маевского?

Май-Маевского! Перед войной я прочитал книгу Макарова и буквально бредил тем, что узнал из нее. Большевик Макаров в роли белого капитана сумел стать правой рукой генерала Май-Маевского. Романтическая личность автора запомнилась на всю жизнь. Неужели сейчас он в лесу, в одном строю с нами? Меня взяло нетерпение, и я спросил у Амелинова:

- Макаров - тот самый?

Он кивнул головой, продолжая знакомиться с содержимым рапорта.

- Старая гвардия! Молодец, Паша! - он посмотрел на моряка. - Так ты из группы Вихмана?

- Одесса! Осиповцы, в атаку, лупи мамалыжников! - Моряк рисовался, а потом, убедившись, что произвел впечатление, начал довольно толково рассказывать о путях-дорогах, приведших небольшую группу морских пехотинцев во главе с лейтенантом Вихманом в партизанский лес. Они лихо защищали Одессу, сдерживали фашистов под Перекопом, у совхоза "Курцы" - вблизи Симферополя - смяли немецкий авангард. И самим досталось по первое число, пришлось рассыпаться на мелкие подразделения и самостоятельно решать судьбу свою. Леонид Вихман разыскал Симферопольский отряд, которым и командовал легендарный Макаров. Павел Васильевич не жаловал "окруженцев", но Вихман оказался сверх меры настырным.

- Одессу держал? - Макаров любил краткость.

- Осиповский, - не менее кратко ответил Вихман.

Морской полк Осипова! О нем ходили легенды. "Черная туча" - называли его враги.

- Докажешь?

- Прикажи!

- Дуй на Курлюк-Су! Утром жду с пропиской. Пустой придешь - топай на все четыре! Ты меня понял?

Десять матросов в засаде. Дождь. Бушлаты промокли - хоть выжимай, в желудках - турецкий марш. Но матросы под командованием двадцатилетнего еврейского паренька с лицом музыканта зарабатывают партизанскую визу.