Сестра Ванда обернулась и принялась рассматривать Дездемону.

— А кто вы по национальности?

— Гречанка.

— Ах гречанка. Но, кажется, у греков светлая кожа? Вы родились в Греции?

— Нет. В Турции. Мы приехали из Турции. Я и мой муж.

— Из Турции? Что ж вы сразу не сказали? Турция — мусульманская страна. Вы мусульманка?

— Нет, я гречанка. Православного вероисповедания.

— Но родились в Турции?

— Нэ.

— Что?

— Да.

— И ваша семья приехала из Турции?

— Да.

— Значит, все-таки вы полукровка. То есть не совсем белая.

Дездемона заколебалась.

— Видите ли, я пытаюсь понять, как мы можем все это устроить, — продолжила сестра Ванда. — Мулла Фард, приезжающий к нам из священного города Мекки, постоянно подчеркивает значение самостоятельности. На белых мужчин больше нельзя полагаться. Теперь мы всё должны делать сами, понимаете? — она понизила голос. — Но дело в том, что на это объявление не откликнулся ни один стоящий человек. Люди приходят, говорят, что они знают, что такое шелк, но ничего не умеют делать. Просто надеются, что их возьмут на работу хотя бы на день и они получат дневной заработок. — Она опустила глаза. — А чего хотите вы?

— Я не хочу, чтобы меня увольняли.

— Но кто вы? Гречанка? Турчанка? Или кто?

И Дездемона вновь заколебалась, вспомнив о своих детях и подумав о том, что будет, если она вернется домой без еды. И тогда, тяжело сглотнув, она произнесла:

— В моей родне все перемешано — и греки, и турки, всего понемногу.

— Именно это я и хотела от вас услышать, — широко улыбнулась сестра Ванда. — Мулла Фард тоже полукровка. А теперь давайте я вам покажу, что нам надо.

Она провела Дездемону по длинному, обшитому панелями коридору, они миновали кабинет телефонного оператора и вошли в следующий, еще более темный коридор, в конце которого тяжелые драпировки закрывали главный вестибюль, где попрежнему стояли два юных стражника.

— Если вы хотите работать у нас, вам надо кое-что знать. Никогда не проходите между теми занавесками. Там главное святилище, где мулла Фард проводит свои богослужения. Всегда оставайтесь на женской половине. Было бы неплохо, если бы вы прикрыли свои волосы. Эта шляпка не закрывает ваши уши, которые могут послужить соблазном.

Дездемона инстинктивно дотронулась до своих ушей и оглянулась на стражников. Их лица оставались абсолютно бесстрастными. И она двинулась дальше за старшей настоятельницей.

— А теперь я вам покажу наше производство, — промолвила сестра Ванда. — У нас есть все необходимое. Единственное, чего нам не хватает, так это знаний, — она двинулась вверх по лестнице, и Дездемона последовала за ней.

(Это была длинная лестница, состоявшая из трех пролетов, а у сестры Ванды были больные ноги, так что они не скоро доберутся до верха. Поэтому мы их пока оставим, а я объясню, во что вляпалась моя бабка.)

«Как-то летом 1930 года в черном гетто Детройта внезапно появился дружелюбный, но несколько таинственный незнакомец. (Цитирую „Чернокожих мусульман Америки“ Эрика Линкольна.) Считалось, что он араб, однако его национальность так и осталась неуточненной. Изголодавшиеся по культуре афроамериканцы с радостью принимали его в своих домах и покупали у него шелка и артефакты, которые, по его утверждению, носили их соплеменники за океаном… Его покупатели так хотели узнать о своем прошлом и о своей родине, что этот торговец вскоре начал устраивать в разных домах собрания.

Вначале „пророк“, как его стали называть, ограничивался рассказами о своих похождениях в разных странах, наложением запретов на определенные продукты и советами по улучшению здоровья. Он был добрым, дружелюбным, непритязательным и терпеливым».

«Возбудив интерес своих хозяев (мы переходим к „Непосредственному человеку“ Клода Эндрю Клегга), торговец начинал распространяться об истории и будущем афроамериканцев. Эта тактика хорошо работала, и вскоре он начал собирать любопытных чернокожих в частных домах. Позднее для его выступлений стали арендоваться публичные залы, и таким образом в самом центре нищего Детройта стала формироваться организационная структура его „Нации ислама“».

Этот торговец был известен под многими именами. Иногда он называл себя мистером Фарадом Магометом, а иногда мистером Мохаммедом Али. Кроме того, он прославился как Фред Додд, профессор Форд, Уоллес Форд, У. Д. Форд, Уолли Фаррад, Уорделл Фард или У. Д. Фард. И разной крови в нем было намешано не меньше. Некоторые утверждали, что он был чернокожим уроженцем Ямайки, а его отец являлся сирийским мусульманином. По другим сведениям, он был палестинским арабом, устроившим до своего приезда в Детройт расовые волнения в Индии, Южной Африке и Лондоне. Поговаривали, что он родился в состоятельной семье и его родители происходили из того же племени, что и пророк Магомет, однако, согласно данным ФБР, Фард родился или в Новой Зеландии, или в Портленде, и его родители были выходцами не то с Гавайских, не то с Британских, не то с Полинезийских островов.

Ясно лишь одно: в 1932 году Фард основал в Детройте мечеть № 1. И именно по черной лестнице этой мечети сейчас и поднималась Дездемона.

— Мы продаем шелк прямо в мечети, — продолжила свои пояснения сестра Ванда. — Сами шьем здесь одежду по выкройкам муллы Фарда. Такую же, как носили наши предки в Африке. Раньше мы заказывали ткань и только шили из нее сами. Но с этой Депрессией доставать ее стало все труднее и труднее. И тогда на муллу Фарда снизошло откровение. Он пришел ко мне однажды утром и сказал: «Мы дожны заниматься шелководством от начала до конца». Так он выразился. Правда красноречиво? Своей проповедью он даже голодного пса может отвлечь от вырезки.

Пока Дездемона поднималась по лестнице, она начала кое-что понимать. Нарядные костюмы привратников. Реконструкция внутренних помещений.

Сестра Ванда к этому времени добралась до верхней площадки и распахнула дверь:

— Это наш учебный класс.

Дездемона вошла внутрь и увидела.

Внутри в ярких чадрах и платках сидели двадцать три девочки-подростка, которые занимались шитьем. Они лишь на мгновение оторвались от своего занятия, чтобы взглянуть на вошедшую незнакомку, и тут же, склонив головы, снова вернулись к работе.

— Это наш женский класс мусульманского обучения и общей культуры. Видите, какие они хорошие и воспитанные? Говорят только тогда, когда к ним обращаются. Ислам означает покорность. Вы это знали? Но вернемся к моему объявлению. Нам не хватает ткани. Как и многим другим.

Она повела Дездемону в глубь помещения, где стоял открытый деревянный ящик.

— Поэтому мы заказали этих гусениц шелкопрядов. Знаете, по почте. И в ближайшее время нам будут доставлены новые. Но, похоже, им не очень нравится здесь, в Детройте. И лично я их за это не виню. Они мрут и мрут. Какая вонь, о господи… — она оборвала себя на полуслове. — Это просто фигура речи. Меня воспитывали в святой вере. Как вы сказали вас зовут?

— Дездемона.

— Послушай, Дез, до того как стать старшей настоятельницей, я была парикмахершей и маникюршей. Я не какая-нибудь фермерская дочка. Помоги-ка мне их достать. Ну что за ребята эти гусеницы? Как их заставить это… ну, вырабатывать шелк?

— Это непростое дело.

— Ну и что?

— Это требует денег.

— У нас их сколько угодно.

Дездемона достала чуть живую, сморщенную гусеницу и принялась разговаривать с ней на греческом.

— Послушайте, сестренки, — промолвила сестра Ванда, и девочки разом перестали шить, сложили на коленях руки и подняли головы. — Эта новая дама будет учить нас делать шелк. Она — мулатка, как и мулла Фард, и вернет нам утраченное искусство наших предков, чтобы мы сами могли себя обеспечивать.

Двадцать три пары глаз уставились на Дездемону. Она собралась с мужеством и начала переводить на английский все, что ей предстояло сказать.

— Для того чтобы изготавливать шелк, вы должны быть чисты и целомудренны, — начала она свой первый урок в классе женского мусульманского обучения и общей культуры.