Он (отец, сами понимаете) вообще любил вспоминать про войну. Но как-то странно. На этой его войне не стреляли и даже, кажется, не убивали. "...Солдаты прибегают: товарищ капитан, там в подвале вино - двенадцать бочонков! Я сразу же - так: два бочонка Бате, и быстро, быстро, в темпе вальса... Очень был Батя доволен, парабеллум подарил, трофейный, у какого-то полковника отобрали..." Видимо, он умел приспособиться, этот, сами понимаете, отец. "У нас был начальник контрразведки СМЕРШ майор Скиталец - зверюга, и в глазах у него - смерть, так он у меня из ладони ел, как лошадь... Потому что надо уметь приспособиться, а это - наука!.." В одна тысяча девятьсот сорок пятом, уже в Восточной Пруссии, он, было такое дело, жил сразу и с мамашей - хозяйкой дома, и с ее дочкой. Можно сказать в одной кровати. Причем никакого насилия: сами предложились, что ж ему отказываться? А осенью того же сорок пятого, уже в Маньчжурии, они из орудийных амортизаторов выливали тормозную жидкость и на освободившееся место засовывали штуки шелка, чтобы на КПП не засекли... И так далее абсолютно в том же духе.
Умер он в одна тысяча девятьсот семьдесят шестом: на зимней рыбалке, но уже весной, поблизости от Кивгоды унесло его со льдиной вместе в открытые воды, и никто его больше никогда не видел...
"В скучных разговорах о людях прошлого сокрыты тайны их великих свершений". Не знаю, неуверен. Кстати, я вот вообще никогда не видел своего отца. Даже на фотографиях. Так, может быть, оно и к лучшему?.."***/
Глава вторая
ДЕКАБРЬ. ВТОРОЙ ПОНЕДЕЛЬНИК
Юрий Георгиевич Костомаров по прозвищу "Полиграф Полиграфыч"
Ночью разразилась оттепель - потекло, закапало, застучало по железным карнизам. С внезапным грохотом обрушивались подтаявшие ледяные пробки, проваливаясь в многоэтажные жестяные колодцы водосточных труб. Сделалось сыро и мерзко, в том числе и в доме. Всю ночь он ворочался, просыпаясь и снова с трудом засыпая, слушал сквозь тяжелую дрему, как Жанка торопливо и неразборчиво говорит кому-то нечто совсем вроде бы несвязное, но при этом, как ни странно, очень искреннее и беспримесно чистое - точно ручеек журчит среди зелени. В результате выспаться не получилось: он поднялся в чертову рань, еще семи не было, с больной головой и злой как собака. А день, между прочим, предстоял тяжелый: три контакта, причем все время с разными объектами, и при этом один контакт вообще наружный.
Для начала, как и было условлено, за пятнадцать минут до девяти он пришел на угол Малой Бассейной и Люблинской (где на доме с незапамятных времен мелом было написано печатными буквами "ЗЮГАНОВ спаси россию"), купил, как было договорено, сливочный вафельный стаканчик и принялся неторопливо его поедать, читая - по собственной уже инициативе - вывешенную тут же газетку "Петропавловское время" за вчерашнее число. Ближайший фонарь располагался не так уж к нему и близко, так что в чертовой предутренней тьме читать было трудно, а вдобавок еще и неинтересно: что-то там такое насчет профессионального обучения, про ярмарку мехов и еще какая-то предрождественская мутотень...
Зонтика он с собой, естественно, не брал: какие зонтики в декабре месяце? Однако без пяти девять начался дождь. Все, кто скопился к этому времени на углу, все эти жалкие ранние пташки-воробушки, дожидающиеся кто свидания, а кто автобуса "четверки", одинаково нахохлились, съежились, скукожились, и лица у всех сделались одинаково несчастные и мокрые, словно бы от слез.
Без одной минуты девять (немец паршивый, педантичный) на углу образовался Работодатель - в обширном английском плаще до пят и с титаническим зонтом тоже английского происхождения. Он занял позицию в шаге от Юрия, грамотно расположившись к нему спиной (мокрым блестящим горбом зонта), и стал дожидаться клиента, который, видимо, не был ни немцем, ни педантом, а потому опаздывал, как и полагается нормальному русскому человеку мужского пола, если свиданка не сулит ему ничего особенно хорошего или такого уж совсем плохого.
Не прошло, однако, и пяти минут, как выяснилось, что клиент еще вдобавок и не мужчина вовсе. Юрий отвлекся на статью о коррупции в органах милиции, а когда вновь вернулся к реальности, на Работодателя наседала статная, яркая особа в коричневом кожаном пальто и с огромными красными пушистыми волосами, красиво усеянными водяной пылью. В руках у нее был мощный оранжевый ридикюль, и говорила она, хотя и шепотом, но необычайно напористо и энергично. Весь вид ее вызывал в памяти полузабытое ныне понятие "бой-баба", равно как и любимую Работодателем по этому поводу формулу: "конь с яйцами".
Поскольку особа всячески старалась сохранить приватность, слышно ее особенно поначалу - было плохо. Но шепот ее был громоподобен, да и не умела она шептаться - она была из тех, кто провозглашает свое мнение во всеуслышание и на страх врагу - резко и зычно. Поэтому Юрий довольно быстро оказался в курсе дела, тем более что Работодатель под напором коричневого пальто вынужден был все время пятиться (чтобы не оказаться растоптанным под копытами) и вскорости уперся своим мокрым зонтом в плечо Юрию, так что и тому тоже пришлось отступить-подвинуться, сохраняя, впрочем, дистанцию достаточной слышимости.
А обстоятельства дела сводились к тому, что клиента, оказывается, сегодня ночью схватил радикулит. Встал он это часов в пять по малой нужде тут его и скрючило, да так, что из сортира до дивана пришлось его, бедолагу, на руках нести ("буквально!..") и теперь он не способен передвигаться не то что как люди, но даже и на костылях. (А костыли припасены у них в доме заранее, с незапамятных времен и именно для таких вот случаев, ) Пришлось сделать даже инъекцию диклофенака, и теперь он спит. Так что не подумайте: ни о каком манкировании своими обязательствами речи не идет, а идет речь только лишь и исключительно о неблагоприятном сочетании обстоятельств и, можно сказать, о несчастном случае...
Ошеломленный (и полузатоптанный) Работодатель слабо и робко отбивался в том смысле, что ладно, мол, чего уж теперь, да что вы, ей-богу, так беспокоитесь, ну нет и нет, ничего страшного, пусть поправляется, созвонимся, передавайте мои соболезнования, это ж надо, как не повезло, но страшного-то ничего не случилось, что вы так волнуетесь... И они пошли шептаться задавленными голосами уже по второму кругу.