Тот, кому аллах предначертал великий путь и возвел его на трон, чтобы он повелевал людьми, должен обладать тремя качествами: умом, волей и знаниями. Первые два качества были дарованы Узбек-хану богом, знания он приобрел сам. Еще в детстве овладел хан арабской письменностью, изучил иранский и тюркский языки. В молодости, когда жил в Ургенче и не был ханом, он прочитал многие книги и узнал все, что тогда было известно на Востоке о строении Земли и Неба. Улемы, побывавшие во многих государствах, рассказывали ему об их устройстве, о том, где и как правят народом. Среди потомков Чингиз-хана Узбек был, пожалуй, самым образованным человеком.

В отличие от других ханов, повелитель Золотой Орды уделял много внимания устройству своего государства, приказывал возводить медресе и мечети, приглашал ученых людей в Сарай-ад Джадид. Нередко он собирал на таганак – большой ханский совет – подвластных ему эмиров и нойонов, особенно когда предстояло решить какой-нибудь важный для Орды вопрос.

Так было и на этот раз.

На летовку в этом году Узбек откочевал в низовья Итиля, не удаляясь далеко от своей столицы. Его ставка из шести белых юрт расположилась на берегу реки. На расстоянии, которое легко мог преодолеть и не сбить дыхания жеребенок-стригунок, он велел поставить юрты своих жен, еще дальше жили его сыновья Таныбек и Джанибек, а за ними раскинулись аулы эмиров и нойонов.

Непривычно выглядело в эту весну низовье Итиля. Насколько охватывал взор, под голубым небом стояли юрты и паслись бесчисленные стада. Травы поднялись до седла всадника.

Спокойно и размеренно шла жизнь на летовке. В вечерние часы, когда солнце касалось вершин далеких курганов, а волны Итиля становились розовыми, можно было видеть, как возвращались из степи группы всадников с ловчими птицами или со сворами борзых – тазы – длинноногих, поджарых, с узкими мордами. После вечернего водопоя, схватывая на ходу сочные клочки травы, поднимались от Итиля косяки коней с блестящими от сытости крупами.

Далеко в стороне от юрт хана и знати стояли аулы тех, кто пасет скот, готовит казы, чужук и жая[2], сквашивает молоко для курта[3], доит кобылиц, чтобы эмиры, спокойно беседуя, могли пить белый как снег и ароматный, как настой степных трав, кумыс.

Из серого войлока юрты тех, кто заботится о благополучии хана, его эмиров и нойонов, но и здесь идет своя жизнь, и здесь по-своему радуются. Поднимаются к потемневшему вечернему небу сизые дымки от разведенных перед юртами кизячных костров, хлопочут над черными, закопченными казанами женщины, где-то слышен звонкий девичий смех.

Уходит за край земли солнце, густеют сумерки, и невидимками становятся серые юрты бедняков. Но зато долго светятся во тьме белые ханские шатры, похожие на чаек, опустившихся на темно-зеленые волны безбрежного травяного моря по имени Дешт-и-Кипчак.

В юрте Узбек-хана самые близкие ему люди. Завтра потянутся к его ставке отряды и караваны со всех концов Золотой Орды – приедут эмиры, нойоны, бии, батыры на большой ханский таганак. Еще многолюднее сделается в степи, больше станет работы у черного люда. Всех надо накормить и напоить, потому что ханская щедрость должна быть такой же необъятной, как сам великий Итиль.

Но это будет завтра…

Узбек сидит на мягких войлоках, застеленных голубым шелковым покрывалом. Отражая пламя светильников, золотыми искорками вспыхивают в его руках янтарные бусинки четок. На плечи хана наброшен легкий зеленый чапан, расшитый серебряными узорами. Справа от Узбек-хана сидит темнолицый кареглазый человек с большими вислыми усами – это старший сын Таныбек. Ему под сорок, и грузным, большим телом он похож на кипчакского бая. Одет Таныбек богато – на нем шуба из хорькового меха, широкий, отделанный серебром пояс, на ногах зимние сапоги.

Рядом с ним младший сын хана – Джанибек. Ему за тридцать, но одет он так, как одеваются молодые джигиты, – в легкий бешмет, стянутый в талии узким шелковым поясом, в бархатные, расшитые крупными накладными узорами штаны, на ногах легкие сапоги – гутулы, на голове красный борик. Одежда выдает в Джанибеке человека легкого, веселого нрава.

Облокотившись на его колено, похожий на маленького хорька, пристроился старший сын Джанибека – Бердибек. Ему лет шесть-семь. Он рыж, как его великий предок Чингиз-хан, лицо беспокойное, нервное, глаза, словно две зеленые льдинки, смотрят на людей пристально, не мигая.

Слева от Узбек-хана хорезмский купец Жакуп. Он поджар и сух, а в сравнении с сидящими в шатре кипчакскими баями – огромными и сытыми – кажется изможденным.

Пожилая рабыня, примостившись у входа в шатер, разливает в серебряные чаши кумыс, а красивый и стройный юноша-слуга подает их гостям хана.

Говорит Жакуп. Речь его плавна и нетороплива. Он рассказывает, что повидал и услышал за свою долгую жизнь, бывая в заморских странах и о тех новостях, что привез недавно его доверенный человек, плавающий с товарами в Египет и к османским тюркам.

– Рассказывают знающие люди: страшные события произошли в королевстве рациев[4]. В годы давние король решил воевать с болгарским царем. Два огромных войска сошлись на берегах реки Искер, что впадает с полуденной стороны в большую реку Тунадарью[5]. И, увидев, что силы их равны и никому не одержать победы, уговорились они покончить дело миром. В знак верности слову каждый из них построил на своем берегу по церкви и увел воинов в свои страны. Прошло время, и сын того короля Стефан Душан, занявший престол своего отца, напал на болгар и разбил их. Воины его пленили болгарского царя. Очень огорчился отец и велел привести пленника в свой дворец. Он усадил его на почетное место, говоря, что царю не пристало сидеть где попало.

Сын рассердился на отца и пришел к нему во дворец… – Жакуп замолчал, отхлебнул из чаши кумыса, прикрыл глаза, словно отдыхая.

– И что же было дальше?.. – спросил Узбек-хан. Четки его лежали на коленях – слушая купца, он забыл про них.

– Дальше, мой повелитель… Дальше… сын крикнул отцу, что поверженному врагу нельзя оказывать почести, и ударом палицы разбил болгарскому царю голову…

В шатре сделалось тихо. Каждый обдумывал услышанное.

Джанибек-султан случайно глянул на Бердибека. Глаза сына возбужденно и радостно блестели.

– Что было потом? – нетерпеливо спросил кто-то.

– Король велел похоронить убитого царя в соборе святого Георгия. А сын, боясь мести отца, уехал в другой город. Старый король не хотел ему мстить, но сын подумал, что отец замышляет против него дурное, и, тайно вернувшись во дворец, задушил его ночью в постели.

Сидящие в шатре удивленно зацокали языками.

И вдруг послышался звенящий голос Бердибека:

– Отец, зачем ему надо было душить? Лучше убить вот так… – мальчик быстро вытянул правую руку вперед, – кинжалом…

Глаза Джанибека потемнели. Он хлестнул сына ладонью по щеке:

– Ты плохой мальчишка! Разве может сын убивать отца?!

Бердибек не заплакал, только нагнул упрямо голову, словно изготовился к драке.

– Зачем бьешь?! Если бы он не убил отца, то как бы занял его трон?!

– Вы послушайте, что болтает этот щенок!

– Не трогай его… – сказал Тюре-бий, задумчиво рассматривая взъерошенного мальчика. – Откуда знать ребенку, что убийство ближнего – это грех?

Кто-то из кипчакских баев тяжело вздохнул:

– Времена сейчас такие… Многие не знают, что хорошо, что плохо…

Вмешался Узбек-хан:

– Время, говоришь? Это мы должны объяснить молодым, что отцу грех убивать сына, а сыну – отца…