Василий Ершов
Рассказы ездового пса
От автора
Это книга рассказов-иллюстраций: о нелегкой летной работе, о задачах, об ошибках, о принятии решений, о стихии, о проблемах, просто о хороших людях. Все это было со мной, все это осталось в памяти, всем этим хочу поделиться с читателем.
Разъяснение большинства терминов, непонятных незнакомому с авиацией читателю, приведено в словаре в конце книги.
Книга издана исключительно благодаря организационной и материальной помощи моих друзей - беззаветных любителей авиации, благодарных читателей и доброжелательных критиков. Сердечно благодарю участников авиационных форумов protu-154.com и avia.ru, других форумов за активное обсуждение в Интернете "Раздумий ездового пса" и поддержку издания "Рассказов ездового пса". Выражаю особую благодарность за организационную помощь в издании книги В.И. Квасову, К.К. Вятчину, Р.Н. Сивирюхину. Хочется верить, что вопросы, поставленные в данной книге, рано или поздно будут решены на благо Российской Авиации.
Слушаю Музыку…
Не ту, с синкопами и супер-басами, с лазерами и дымом, не ту, которую "для понятия" дополняют судорожными движениями обнаженных телес…
Я слушаю Бетховена.
Мне 60 лет. Я прожил большую жизнь, знаю ей цену… в свое время отдал дань и тем синкопам, и бас-гитаре. Всякая музыка была: и благородная медь духового оркестра, и заволокинская русская гармонь, и студенческая семиструнка… но и Бетховен.
Ставлю диск Марии Гринберг. "Лунная соната" в ее исполнении звучит весомо. Так, как она считает, - должно быть. С тяжелым темпераментом мне вдалбливается правильность. Сердце исполнительницы бьется сильно и ровно. Где положено, она добросовестно тычет меня носом: вот так! И так! И так! Метроном бьет в ее сердце.
Ее техника безукоризненна. Ее исполнение - верное. Я получаю добротную вещь, излучающую тяжелую, но управляемую страсть.
К счастью, у меня есть затертая до дыр старая пластинка Мержанова. Ставлю наиболее сохранившуюся третью часть той же "Лунной сонаты", и, сквозь шорох и треск иглы по исцарапанному диску, на меня нисходит Благодать.
Это водопад. Это горный, пенистый, у самого истока, искрящийся ручей. Это страстное признание в любви чистого, едва оперившегося юноши. Он еще не совсем понимает, как это - правильно. Он просто дышит, хлебает свежий воздух юности, задыхается от счастья бытия, и сердце его колотится, и весь он дрожит и звенит.
Я слушаю, киваю в такт; я весь сжимаюсь в ожидании: вот, вот, сейчас… Ну! Ну! Ну! И вот он, финал: заплетающимся, но искренним языком меня убеждает верхняя, вселенская сила, сила бушующей, расцветающей Музыки. Она нарастает, она кричит, взывает, звенит на верхнем пределе: смотри же - как прекрасна Жизнь!
Слезы наворачиваются… Может, это плачет вино, выпитое малой толикой, в одиночестве. Но если вино придает такой прекрасный вкус жизни… то слава Вину!
Сколько там того вина - не в вине дело. Вино только чуть смочило дорогу той божественной Музыке, открыло потаенные пути - и она легче затекла в душу. И душа моя полетела…
Она и сейчас там, в моем Небе, где я прожил 35 лет.
Меня часто спрашивают: а страшно летать?
Летать - это счастье.
Вот у нас, в России, с населением 140 миллионов, летать, со штурвалом в руках, чувствуя позвоночником, как от малейшего твоего движения под тобой вспухает могучая подъемная сила, и ты ею управляешь, - такое дано, ну, тридцати, ну, сорока, ну, может, пятидесяти тысячам человек. Но по-настоящему, по 30 лет в небе, по 20 тысяч часов… дано только сотням.
И я - один из них. В свои 60 лет, слушая "Лунную Сонату", я задумываюсь: как прожита жизнь… правильно ли?
Музыка и Полет - мне это открылось. Я не верую в Бога, но в Благодать - верю. Тот, верхний Разум, то творящее начало, которое должно существовать, раз о нем столько говорят, - видимо, оно как-то отметило меня. Мне было позволено отлетать 35 лет без серьезных ошибок. Было открыто понимание сути Полета - без цифр, формул и графиков - позвоночником. И так же, позвоночником, я чувствую Музыку.
Если бы я не стал пилотом, может быть, стал бы музыкантом. Но не бывает на свете так, чтобы два серьезных таланта сосуществовали в одном человеке. Обычно один большой талант греет под своим крылом несколько талантов поменьше; так сочный, богатый звук состоит из основного тона и обертонов, придающих ему неповторимую глубину и насыщенность.
Просто летать… мне было бы скучновато. Я могу писать. Могу худо-бедно играть на нескольких инструментах. Могу рисовать, петь, танцевать. Могу построить дом, сложить печь.
Но все это - обертоны. Основной звук в моей жизни - умение пилотировать тяжелый воздушный корабль с сотней пассажиров за спиной и, главное, научить этому искусству молодого коллегу. Это мне - дано. И этому Делу отдана жизнь.
Я в этом деле не одинок. Нас тысячи - воздушных ездовых псов, истоптавших бескрайнее небо.
Старые, седые Псы Неба! Поднимите головы! Видите - в небе розовые полосы на закате дня? То прокладывают свою небесную тропу Ваши ученики, то разрывают стылый воздух крылья новых ездовых упряжек. Свежий семидесятиградусный ветер ледяной струей щекочет им горячие ноздри - о, как божествен этот запах стратосферы!
Вы им надышались, Вы его нанюхались. Вы набили лапы о небесные колдобины, натерли холки позолоченным ярмом Службы Полету… Вы сидите на цепи у ворот - эх, хоть бы разик еще…
А я хочу петь Вам гимн.
Я пою гимн тебе, Летчик. Ты, ломовой, с красными от бессонницы глазами, с тройным запасом прочности, воздушный извозчик, чей измызганный портфель, налетавший миллионы километров, достоин постамента, а пожелтевшая от пота рубашка - музейной витрины… И ты, смелый сокол, Военный летчик, защитник Отечества, не нужный политикам, выброшенный из Неба, забытый Государством… Небо у нас одно - небо нашей Родины, и мы знаем его суть как никто.
Братья мои небесные, Вы сейчас не в особом почете - такое время… А Вы ж положили жизнь на свое Дело. В Вас живет Дух Полета - чувство, недоступное никому.
В почете нынче другие профессии, другие ценности… не сравнить. Но совесть моя не позволяет допустить, чтобы Жителя Небес походя оскорбил нелетающий человек:
"Не делайте из летчиков культа…"
Ну, сделайте культ из эстрадных певцов. Из спортсменов. Из модных писателей.
А из летчиков… какой уж культ. Что уж там сравнивать. Особенно подросткам, которые клюют на любую блесну. Когда тысячная толпа истерически беснуется, рыдает, и пляшет, и давит друг друга - под рев электрической, фанерной, не нашей музыки, под вихляние кумира на сцене - "Ты моя, моя… я люблю тебя… я люблю тебя… ты моя, моя…"
Как тут сравнишь: потнючее голубоватое благоухание полуголого мачо на сцене, в цепях, в рванине, в дыму, в прожекторах, в реве… - и мокрую задницу навигатора стотонного лайнера, протискивающего машину между башнями грозовых облаков - в ночи, в зареве молний, в лихорадочном лучике радара, в звериных объятьях неспокойной, коварной стратосферы, с двумя сотнями живых душ за спиной. Или перехват нарушителя воздушных границ, с перегрузкой, от которой челюсть отваливается и сопли фонтаном брызжут из носа, а в глазах темнеет до того, что взгляд улавливает лишь авиагоризонт в кровавом тумане…
А ваш кумир… пьяный после гастролей, блюет у меня за спиной. А мои девчоночки, балансируя на каблуках в болтанку, хлопочут вокруг него и его бригады, ублажая и исполняя все их прихоти, с улыбкой…
Но они верят в меня. Они верят в тебя, брат мой небесный, Пес Неба, влекущий крылатую упряжку - они верят в нас всех, одаренных Небесной Благодатью сотворения Полета, - что мы-то довезем. Довезет Капитан. Довезет Второй пилот. Довезет Штурман. Довезет Бортинженер. А брат наш, Военный Летчик - защитит всех.