Когда Гуревиц обратился к ним, то сразу стало ясно, что его иврит был им непонятен. Ситуацию спас его адъютант — поляк, который сразу стал переводить речь командира на идиш и польский.

«Добро пожаловать в армию Израиля! — вновь начал Гуревиц. — Мы с нетерпением ожидали вашего прибытия. Наша духовная столица — Йерушалаим находится в смертельной опасности, и мы должны спасти ее!» Вновь прибывшие иммигранты были разбиты на роты и взводы. Каждому выдали английскую винтовку модели «Энфильд». Так как ее устройство было им незнакомо, то солдаты стали срочно изучать ее, при этом практикуя отдельные слова на иврите.

Наступление на Латрун было назначено на 24 мая, но когда Игал Ядин от Генштаба прибыл на передовые позиции, он оценил состояние сил 7-й бригады как «удручающее». Он добился переноса операции ровно на сутки. Наконец, время начала атаки было зафиксировано как 00 часов с 25 на 26 мая. Предчувствуя неизбежную катастрофу, Ядин вручил Шамиру письменный приказ: «Вы должны исполнить вашу задачу любой ценой». После этого с тяжелым сердцем он отбыл в Тель-Авив.

И опять время начала атаки было сорвано. Падая и спотыкаясь в темноте, необученные бойцы Шломо Шамира выходили на исходные позиции. Темное небо начало постепенно светлеть, лейтенант Махмуд Мейтах в очередной раз поднес бинокль к глазам и едва не вскрикнул: пересекая пшеничное поле, прямо на дула его орудий шли десятки еврейских солдат. Элемент внезапности был окончательно утерян. Из вкопанных орудий и пулеметов арабы обрушили град пуль и снарядов на наступавших. Смертоносный металл стал косить цепи необученных и неподготовленных бойцов. Они пытались залечь среди камней, но не было саперных лопаток, чтобы отрыть хотя бы небольшие окопчики.

Поднялось солнце, но его быстро застил дым от пшеничных полей, вспыхнувших от фосфорных снарядов.

На своем КП подполковник Маджелли и его ближайший помощник капитан Махмуд Русан в бинокли следили за полем боя. «Как же они нуждаются в Латруне, если их бросают на наши пушки таким образом», — сделал свой вывод и вслух произнес Русан. Оба они были особенно впечатлены стремлением израильтян унести с поля боя всех своих погибших и раненых. Шесть раз подряд они наблюдали, как группа еврейских солдат пыталась забрать с собой павших со склона Высоты 314, и каждая новая попытка стоила им еще пары-тройки убитых.

День 26 мая начался удачно для коалиции арабских государств. В этот день на севере после пятидневного сопротивления пал киббуц Яд-Мордехай. На юге во второй раз на обгоревшем дымоходе разрушенной столовой в центре киббуца Рамат Рашель пехотинцы полковника Абдель Азиза подняли египетский флаг. Первый раз они подняли его там 24 мая, а 25 мая евреи вновь отбили свое поселение. 26 мая, очевидно смирившись с его потерей, территориальные гвардейцы стали сооружать баррикады уже не перед, а за киббуцем, отгораживая его от Иерусалима.

…В этот день до полудня бронемашина Хаима Ласкова, уклоняясь от арабского огня, продолжала прочесывать пшеничные поля перед местечками Латрун и Бейт Джиз, подбирая убитых и раненых.

В 2 часа пополудни все было кончено. Всех уцелевших из батальона Зви Гуревица погрузили в автобусы, раненых и убитых в грузовики, и колонна убыла в направлении Хулда — Тель-Авив. В это время в штабе капитан Махмуд Русан просматривал десятки identification cards (удостоверений личности), подобранных на поле боя. «Они прибыли со всех концов света, чтобы забрать нашу землю», — заключил офицер, и этот тезис широко использовался арабской пропагандой позже.

По итогам первого сражения за Латрун «Хагана» официально признала 75 погибших, что несомненно было заниженной цифрой. Арабская сторона заявила о 800 убитых с еврейской стороны, что явно было преувеличением. Истина, наверное, была где-то посередине — на поле боя было подобрано 220 винтовок… В той спешке и неразберихе точные списки прибывших на пароходе «Каланит» так и не были составлены, и значительная часть этих иммигрантов пала на пшеничном поле перед бывшим постом полиции, кровью оплатив свое так и нереализованное право поселиться на «земле обетованной».

Мужчины и женщины с гордостью маршировали по той земле, которую веками топтали подошвы иноземцев.

Впервые подпольная «армия теней» вышла на солнечный свет. Задрав подбородки и размахивая руками в стиле солдат Его Величества — что моментами выглядело весьма комично, — они проходили перед импровизированной трибуной, установленной во дворе Института имени Эвелин Ротшильд.

Открыто бросая вызов британским властям, «Хагана» организовала в самом центре Иерусалима свой самый первый в истории парад. Это было по-своему уникальное зрелище — мужчины в цивильных пиджаках или рабочих комбинезонах, иногда в солдатских френчах или офицерских кителях, женщины в шортах и брюках.

На головах — оливкового цвета пилотки из списанного имущества US Army, английские каски в форме суповой тарелки и даже черные или вышитые тюбетеечки евреев-ортодоксов. Таким же разномастным было и их вооружение.

Давид Шалтиель принимал парад, стоя на трибуне посреди группы своих офицеров. Это была его идея организовать подобное прохождение своих войск на глазах у жителей, чтобы укрепить их дух, показать, что их есть кому защитить, и хотя бы в какой-то мере устранить тот страх, что испытывали многие евреи накануне решающего дня 15 мая.

Перед ним прошел почти полный состав имеющихся в его распоряжении сил — три батальона регулярной «Хаганы», несколько подразделений территориальной гвардии и с полудюжины рот, составленных из новобранцев молодежной организации «Гадна». Размещенный в городе один батальон бригады «Харель» был ему не подчинен. А группы «Иргун» и «Штерн», представлявшие собой что-то вроде диверсионно-партизанских отрядов экстремистского толка, открыто заявляли о своей неподчиненности никому.

Каждый солдат имел свой пистолет или винтовку, а вот имевшееся коллективное вооружение могло вызвать у знатоков только снисходительную улыбку. Три года спустя после Хиросимы исход битвы за Иерусалим зависел от наличия или отсутствия нескольких пулеметов с боезапасом к ним. Накануне 14 мая коллективное вооружение евреев включало 3 (!) тяжелых пулемета австрийского происхождения марки «Шпандау» (что-то вроде нашего «Максима»), 70 ручных пулеметов, 6 минометов калибра 81 мм, 3 «Давидки» и дюжину автомобилей, защищенных листами металла, которые считались «броневиками» и составляли еврейские «бронесилы» на тот период.

Каким бы смехотворным ни казался этот еврейский потенциал, он все равно на порядок превосходил тот, что мог ему предложить внутри города арабский противник. Впервые со времен Саладина и Годфруа де Буйона (французский аристократ и полководец, покоритель Иерусалима в эпоху Крестовых походов) перед Шалтиелем раскрывались головокружительные перспективы захвата колыбели трех религий и земли, почитаемой всем человечеством.

Наверное, он был самым подходящим командиром для решения этой задачи. Размышления его были следующими: конечно, можно было бы попытаться нанести один сокрушительный удар, но так как решающего преобладания в силах не было и не предвиделось, то всегда оставался риск, что удар провалится и в этом случае Иерусалим будет открытым для вторжения арабов.

Поэтому после долгих вечерних размышлений он предложил следующее: путем маневра и переброски с места на место немногочисленного резерва — на северном участке вытеснить арабов из квартала Шейх Джерра и установить прочную связь с еврейским анклавом на горе Скопус;

— на центральном участке занять общественные здания в центре города и, самое главное, все освобождаемые объекты в Бевинграде;

— в южном секторе провести «зачистку» во всех кварталах, соседствующих с Катамон — Талбия — Мекор Хаим, и обеспечить сообщение с киббуцами Рамат Рашель и Кфар Этцион.

На все это отводился срок в 24–48 часов с момента часа «Ч», то есть вывода британских солдат после окончания мандата, при этом подразумевалось, что солдаты «Хаганы» должны были в буквальном смысле «наступать им на пятки».