Мы поставили две палатки и решили, что этого достаточно. Хем поместился вместе с нами, а Курто - с Фредди. Вся палатка была заполнена покрытыми снегом вещевыми мешками, рюкзаками и нами, также совершенно запорошенными. Не сняв с себя одежды, мы сварили густой суп из пеммикана и гороховой муки. На большее мы не были способны. Затем мы энергично принялись очень тщательно выколачивать все, что могли, подняли нижнее полотнище, вытрясли его и постепенно разложили очищенные от снега вещи и поместились сами, также очищенные от снега, на сухом теперь полу. Затем один за другим мы залезли в наши уютные спальные мешки из оленьих шкур. Было отчаянно тесно, и нам стало совершенно ясно, как глупо мы поступили бы, если бы решили помещаться в это время года по трое в одной палатке, что казалось возможным тогда, когда Мартин проделал весь этот путь.

Чепмен. Сегодня вспомогательной партии пришлось вернуться в Базовый лагерь. Они пробыли с нами гораздо дольше, чем мы предполагали, и оказали огромную помощь.

3 ноября, понедельник. Уэйджер. Всю ночь дул ветер, но спали хорошо. Фредди распорядился, чтобы мы поднялись сразу после рассвета, если только ветер утихнет и можно будет двигаться дальше. Изголовья наших спальных мешков были покрыты снегом: от дыхания на стенках палатки оседал иней, который ветер затем стряхивал на нас.

Мы вылезли из спальных мешков, отогнули в одном углу палатки полотнище пола и сварили очень жидкую похлебку из овсянки и плазмона, прикончив все, что оставалось от них в нашем первом санном ящике. Все же мы немного насытились и частично утолили жажду. После этого мы выпили по чашке лимонного сока с двумя кусками сахара.

Пурга все еще бушевала; поэтому мы устроились как могли, и я занес в дневник события вчерашнего дня, а теперь собираюсь читать.

Понедельник, продолжение. Весь день дуло, мы сбились в кучу. Хем улегся на спину, подняв колени; я подсунул согнутые ноги сбоку под его ноги, а Стев тоже подсунул, но лежал большей частью вытянувшись. Немного читали, затем спели несколько песен. В 2.30 Фредди крикнул, чтобы кто-нибудь из нас вышел и помог отыскать собак. Надев штормовую куртку, я вылез. Солнечно, но сильная поземка. Мои собаки и нарты, стоявшие под укрытием упряжки Хема, были совершенно занесены. Лайка-сука и Сорт застряли глубоко в снегу, удерживаемые постромками. Мы провозились с час, пока высвободили и накормили собак - в десяти метрах от наметенного сугроба, чтобы до завтра их снова не занесло так же сильно. Сука не стала есть даже собачий пеммикан, стоящий 25 шилл. за трехкилограммовую плитку. Каждая собака получала его по полкилограмма в день. Хотя корма для собак, насколько мне известно, захвачено только на три недели, он обойдется за время поездки на станцию "Ледниковый щит" в 150 фунтов стерлингов.

Я снял перед входом штормовую куртку [брезентовую], и поэтому мне так не терпелось вернуться в палатку, что я стукнулся о санный ящик лбом и слегка его раскровенил.

У нас не было второго завтрака, и поэтому довольно рано, около 5 часов, поужинали пеммиканом и гороховой мукой. Затем мы занялись изготовлением восемнадцати постромок из самой непрочной веревки, чтобы собаки, дернув, могли их порвать, и за работой, к удовольствию обитателей второй палатки, исполняли лучшие номера из нашего вокального репертуара, в том числе матросские песни.

4 ноября, вторник. Курто. Ночью ветер стих, и мы поднялись в 2 часа, спутав гринвичское время с местным; была еще темная пасмурная ночь, и мы принялись за работу при слабом свете заходящей луны.

Чепмен. Уэйджер первый побывал снаружи, и я спросил его, светло ли. Помню лаконический ответ: "Достаточно светло, чтобы откапывать".

Курто. Только к 11 часам мы были готовы двинуться в путь. К тому времени погода стала хорошая. Грузы были тяжелые, но дорога улучшилась и на протяжении первого километра шла под уклон. Однако мы недолго наслаждались покоем. Вскоре обычный холодный ветер из центра Ледникового щита начал баловаться снегом. Мы с трудом прокладывали себе путь, проклятиями помогая собакам взбираться на противоположный склон долины, и около 3 часов дня достигли второго участка трещин. При переходе через них мои нарты чуть не провалились. Холодный ветер и поземка усилились, и с заходом солнца мы принялись разбивать лагерь, что по обыкновению сопровождалось хлопаньем вырывающихся из рук полотнищ палаток и холодным свистом до смерти надоевшего ветра.

5 ноября, среда. Уэйджер. Этой ночью мне впервые было довольно холодно. Бушевала пурга, и нас поэтому не подняли.

В понедельник из-за пурги мы бездельничали, и это было приятно, так как предыдущая неделя была очень напряженной. Но сегодняшний день заставляет меня подумать о том, что мне вчера сказал Фредди. Он, конечно, пытается сохранить свой обычный оптимизм и все же полагает, что в лучшем случае мы будем двигаться со скоростью в шестнадцать километров в те дни, когда вообще двигаться окажется возможным, и что из каждых двух дней один, вероятно, придется стоять на месте. От Большого флага, до которого теперь осталось лишь два-три километра, до станции "Ледниковый щит" 180 километров, иначе говоря, нам потребуется еще двадцать два дня, чтобы до нее добраться. Поистине безумие завозить продовольствие и радио для станции в ноябре. Теперь я рад, что ответственность за это задание лежит на Фредди, а не на мне.

Чепмен. Надо дать себе отчет в нашем положении. За одиннадцать дней мы сделали 16 километров. Несомненно, мы можем надеяться двигаться лишь один день из каждых двух, и поэтому нашим пределом явится 11 километров в день. Погода, вероятно, будет ухудшаться по мере того, как зима начнет вступать в свои права. Мы должны ожидать, что морозы усилятся на 15-20°, а дни быстро становятся короче; очень скоро будет светло только в течение нескольких часов. Собаки уже обнаруживают признаки изнурения.

Очевидно, кому-то из участников партии придется вернуться. Но кому и скольким? Если мы рассчитываем на самолет, то радиостанция - и Лемон для работы на ней - должны двигаться дальше. Пока что мы имели всего один летный день из десяти, но положение может измениться, когда море совершенно замерзнет. Сегодня мы начали новый рационный ящик и были горько разочарованы: шоколад - единственная вещь, скрашивающая жизнь во время такого путешествия, оказался кем-то вынут.

Уэйджер. 7 ч. веч. Я решил в моем личном дневнике, во всяком случае теперь, отмечая события под той датой, когда они произошли, ставить в конце дату, когда они были записаны. Стев неуклонно заносит в свой дневник все случившееся за день в гот же вечер; это тот идеал, которого и мне хотелось бы достигнуть.

Курто. Около 3 ч. дня вышел покормить собак. Ветер бешеный. Смог идти против него, только отвернувшись. Большинство собак было засыпано снегом, и наружу торчали лишь их носы. Некоторые, казалось, не хотели даже пеммикана.

Уэйджер. Мы приносим две кастрюли снега, кипятим его и в том или ином виде выпиваем. Бoьшая часть поглощенной жидкости покидает нас с дыханием, оседающим на спальных мешках около рта или на стенках палатки над нами, откуда она падает на нас в виде снега, стряхиваемого порывами ветра. Если примус зажжен, то до того уровня, на котором он находится, почти весь иней выше на стенах тает. Чтобы понизить этот уровень, мы ставим примус не на рационный ящик, а на пол.

Весь день сияло солнце; выглянув на закате в дверь палатки, мы увидели на юго-западе великолепный багрянец вечерней зари и вереницу облаков, окрашенных в красные и серые тона.

Я прочел несколько писем Д. Осборн32, а Стев даже и не пытался читать.

Стефенсон. Ни человек, ни собака не могли и думать о том, чтобы пуститься в путь при таком ветре. На это путешествие, которое нормально должно было отнять две недели, нам отпущено по два рационных ящика на палатку. На половинном рационе мы можем прожить месяц. У нас с собой много продовольствия, но расходовать его означало бы расходовать запасы, предназначенные для С. Л. Щ., которых при теперешнем положении хватит до середины марта. Если самолетом сменить людей на станции не удастся, то Хему и мне придется, по всей вероятности, пробыть там всю зиму, так как передвигаться в это время года совершенно невозможно.