Кто-то вежливо тронул его за плечо, и Авраам оглянулся. Сзади стоял старый еврей, с которым говорил он как-то в доме экзиларха.
-- Ну, как вам это нравится? -- спросил тот, как будто продолжая прерванный разговор.--А знаете, что сделали с нашим Аббой? Его бросили в кариз, чтобы рыл там канал. Это под землей, вместе с гуркага-нами...
Он вдруг уцепился за рукав Авраама и потащил из толпы. Глаза его восторженно сияли.
-- Знаете, что я вам скажу...--зашептал он в самое ухо.--Все равно остался столб огненный... Будет он... Будет!..
Авраам вырвался из рук сумасшедшего старика и побежал пыльными переулками...
Знакомое подворье, обсаженное шах-тутом, было перед ним и большие ворота. Голодная собака бросилась ему под ноги. Чернели склады сорванными дверями, песок выше колена намело к ним. Авраам уже слышал, что Авель бар-Хенанишо, его родственник, водит теперь караваны где-то через хазарские владения...
-- Меня не тронув--сказал врач Бурзой.--Они уже звали к этому... Маздаку... и я смог принести облегчение его почкам. Это болезнь всех, кто долго был в сырости, под землей... Они очень дорожат своим здоровьем, такие люди...
Авраам не знал, почему пришел к Бурзою. Пустота и холод наполняли там стены. В дом, где бывал Розбех, боялись заходить. Врач обрадовался: ему необходимо было говорить.
-- Вы заметили, что этот... Маздак... всегда молчит. Видели на базаре старого индуса с коброй? Если бы он заговорил, кобра укусила бы его. Таинство молчания!.. Есть "Уста Маздака". Так они называют отказавшегося от своего рода Фаршедварда. И тот говорит, что правда необъяснима для каждого человека в отдельности. Только толпе можно овладеть ею. Помните: "О Маздак, о-о!.." Все очень просто, но пройдет время, и мы с вами сами будем выискивать в этом мистическое, вечное, так или иначе великое. Простота объяснения страшит наши диперанские умы. Мы ведь тоже хотим быть великими...
Врач Бурзой помолчал, отрицательно покачал головой:
-- Никому еще это не проходило даром!.. Неожиданно явился Лев-Разумник. Близким человеком к вазиргу Фаршедварду, главному ненавистнику иудеев, стал он. Говорили, что никому не доверяет тот больше, чем ему.
-- Каждьш шахрадар имеет своего жугута! Бурзой шепнул это арийское присловье, пока Лев-Разумник вышагивал по комнате.
-- Он дурак был, этот Абба! -- с важностью сказал Лев-Разумник. -- Не понять такой простой вещи, что "Четыре" это "Четыре", "Семь" это "Семь", а "Двенадцать" это "Двенадцать". Вот и докатился до измены великой правде...
Врач Бурзой и Авраам молчали.
-- Тебя тоже хотели там пощупать, но я поручился им.--Он покровительственно кивнул Аврааму. -- Между прочим, сам великий Маздак откуда-то помнит тебя. У него замечательная память.
Лишь через неделю пришел он в дасткарт. Вещи его были выброшены наружу. У самой двери на земле валялся его мешок, кожаная сумка, свитки. Рабы перешагивали через них. Они заделывали проломы в стенах, мыли и чистили помещения, красили все сверху донизу густой, сильно пахнущей бронзой.
-- Тут уже нет места, -- сказала ему Мушкданэ. -- Сам понимаешь: Мардан-шах близок великому Маздаку и не может жить, как сова, в таких развалинах. Для начала хоть кое-что необходимо сделать...
Она принялась по-дружески рассказывать ему, какой умный и красивый сам великий Маздак. И очень простой: долго говорил с ней, когда все они собрались в царском дворце, обещал на днях сам прийти к ней. Ему, наверно, понравится розовый шелк, который остался от Фарангис -- жены этого старика эрандиперпата, который жил здесь когда-то, еще до великой ночи. Очень идет такой шелк к цвету ее кожи...
Какая-то девочка из прислуживающих споткнулась от испуга, увидев ее. Желтые сливы просыпались из таза, что несла она на голове. Мушкданэ сорвала серебряную туфлю с ноги и принялась яростно колотить ее каблуком по лицу. Девочка только всхлипывала, не смея поднять руки. Кровь закапала у нее из носа, из разбитого глаза.
-- Прямо не знаю, что делать с ними! -- пожаловалась Мушкданэ. -Недо^ядишь где-нибудь, и сразу убыток...
Она побежала в коридор, переваливаясь на серебряных туфлях. В ширину Мушкданэ уже была такая же, как и в высоту...
Книги из библиотеки горой лежали на заднем дворе дасткарта. Лошади, привозящие из окрестных селений масло и пшеницу в хранилище, шли по ним, оставляя навозные следы. Он выбрал все, что мог унести...
Когда прошел он ворота, черные всадники пайганса-лара проволокли на рысях окровавленного человека. Бритая голова колотилась вдоль дороги о камни и стволы деревьев. Слипшийся клок черных волос, оставленных на счастье, попадал всякий раз под копыта лошадей. Фархад-гусан это был, певший когда-то о жнецах на горе...
Азаты молча стояли у сторожевой башни, и сотник Исфандиар находился среди них. Арийское послушание было в их глазах... А на площадке для наблюдения стоял Мардан. Нос отвердел теперь у него, и ноздри смотрели прямо. Бугры уже не прятались всякий раз.
Домашний раб при Мардане рассказал сегодня Аврааму, как все получилось. Ремнем избил когда-то Мардана Фархад-гусан. И слухи ходили, что был он тем азатом, который в "Красную Ночь" снес на площади голову Быку-Зармихру. Вот Мардан и донес об этом младшему из Каренов -- вазиргу Фаршедварду. Да и сам Мардан уже в силе...
VIII
Первым к царю царей и богу Каваду сидел Тахамтан. Для него уложили специальный помост из подушек, и возвышался он над остальными в Царском Совете.
Фаршедвард садился сразу за Тахамтаном. Черный комочек вдруг вынырнул из-под руки и оказался на подушке раньше него. Большой безгубый рот страшно открылся навстречу вазиргу Фаршедварду. Но Тахамтан повернул голову, и послушно отполз на третье место горбун пайгансалар...
И по всему залу слышалось шуршание. Никак не могли успокоиться люди, одетые в черные кожаные куртки-кабы. Они неслышно передвигались, сталкивая друг друга с подушек и устремляясь ближе к Тахамтану. Он обвел их желтым взглядом...
С другой стороны, где сидели воители, тоже появились люди в черном. Через подушку от эранспахбеда Сиявуша сидел уже один из них. Лишь в сословии ва-стриошан все было по-прежнему белое...