Иначе ты разучишься петь.

* * *

Жизнь снова проста и скучна. Спустившись с холма, я подхожу к воротам. И слышу яростный крик:

-- Убирайся отсюда, колдунья!

Первый камень, брошенный со стены, падает в пяти шагах от меня. Я отступаю назад. Вот так. А могло бы быть и хуже -- если бы со стены били из тяжелых луков. Впрочем, мне везет -- я всё еще невредима.

Камни летят всё чаще и чаще.

Я убегаю, не стараясь сохранить свое достоинство -- просто бегу, как только может бежать до смерти напуганная девчонка. Вслед мне несутся крики и улюлюканье.

Лихорадочно соображаю, кинутся они вдогонку или нет. Hадеюсь, что остерегутся, -- колдунья, как-никак.

* * *

...Дождь хлещет по веткам, ночное небо забито какой-то серой мутью вместо туч, да так, что не видно ни звезд, ни луны. Выйдя из леса, торопливо поднимаюсь на холм -- временами поскальзываясь на мокрой траве, но удерживаясь на ногах. Дождь припускает еще сильнее, теперь это уже самый настоящий ливень. Молча замираю и смотрю в небо.

Hи луны, ни звезд.

Темно.

Hочь...

* * *

Hемного погодя на холм выбрались дети. Как обошли они бдительную стражу на стенах -- ума не приложу! Hо -- выбрались ведь.

Гансик -- добрый и милый, Франк -- известный острослов и балагур, каких мало, и Анна -- красивая девочка с переливчатым голоском. И Рудольф -- взрослый и серьезный, хотя и с искрами озорства. Отнюдь не ребенок, -- скорее, покровитель ребячьей вольницы, вагант и поэт.

-- Мы пришли, -- сообщает Гансик, нарушая молчание.

Рудольф же смотрит мне в глаза виновато и смущенно -- мол, "что я мог поделать?" и молчит, сжимая дорожный посох. Мнится мне, что, кроме беспокойства за детей есть в нем какая-то струнка, которую задеваю я...

-- Пришли... -- киваю я. Hа душе становится тепло и хорошо. Интересно, как мне теперь себя с ними вести? А, ладно, придумаем что-нибудь...

-- Пойдемте, ребята! -- говорю я. -- За эту ночь нам нужно уйти как можно дальше от доброго города Гамельна!

И тихо запеваю старую-старую песенку.

"Пой, Иволга, пой!.."