И сказал он это так печально, что хорошо знающий своего Учителя Каспер почувствовал легкое беспокойство.

– Вот круг твоих странствований и замкнулся: ты снова с нами, – продолжал Коперник. – Пришло время рассказать тебе обо всем, что тебя интересует. О судьбе письма магистра, которое ты добывал с таким самоотвержением… И о судьбе некоторых близких тебе людей…

Тон Учителя растревожил Каспера.

– Я предчувствую, что мне придется услышать нерадостные вести, – проговорил он чуть слышно.

– Не только нерадостные, – мягко, с состраданием глядя на Каспера, произнес Коперник. – Прискорбные вести! Один бог знает, как мне трудно открыть тебе всю правду… Войцех, принеси свет! – крикнул он.

В ожидании слуги Коперник сидел молча, опустив голову на руку. Когда свечи были принесены, он, отпустив Войцеха, начал:

– Пан Конопка вручил мне письмо магистра накануне того самого дня, когда пришло известие о болезни его преосвященства Лукаша Ваценрода. Спустя недолгое время епископа не стало. Это и решило судьбу письма!

Коротко изложил Коперник все обстоятельства, касающиеся письма, благородной роли доброго Вуйка, двуличной политики Фабиана Лузянского, а также рассказал о предательстве Филиппа Тешнера, передавшего письмо магистру и совершившего подмен.

– Проклятие! – невольно вырвалось у Каспера. – Как мог он, подданный польского короля, пойти на это!

– Он пошел значительно дальше, – с горечью сказал Коперник. – Неделю назад он по королевскому приказу был предан позорной казни за то, что, имея все возможности оборонять свой Бранев от врагов, открыл тевтонам ворота города! Какое счастье, что Лукаш Ваценрод не дожил до такого позора!

Каспер видел, как тяжелы для Коперника эти воспоминания, но сам он с изумлением ощутил облегчение от сознания того, что мерзкий Тешнер наказан по заслугам.

– И подумать только, – продолжал отец Миколай, – что юноша, почти мальчик, не рассчитывая на похвалы и благодарность, жертвует собой во имя родины, а человек, облеченный властью, наделенный богатством, принятый при королевском дворе…

– Забудем прошлое, – спокойно остановил его Каспер. – Вот я здесь, с вами, и, клянусь, все испытания вспоминаю, как дурной сон.

Коперник с нежностью поднял на него глаза, стараясь не задерживать взгляда на обезображенном лице Каспера.

– У меня-то есть прибежище от всех житейских бурь, от наветов и несправедливости, – сказал он, указывая глазами на кипу тетрадей и скромно примостившийся в углу трикетрум. – Но для этого нужно быть всецело преданным науке. А о твоем будущем нам придется подумать всерьез.

Каспер тем временем перебирал кипу рукописей и тетрадей.

– «Начата в 1506 году», – прочитал он, открыв тетрадку. – Господи, да это же целая жизнь!

– Да ты прав, мой мальчик, это вся моя жизнь. Иногда мне думается, что, когда будет закончена моя книга, с ней вместе закончится и мое бренное существование… Но увидит ли свет мое творение и когда именно, кто знает… – Коперник потянул рукописи к себе и отложил их в сторону. – Хочу спросить тебя совсем об ином… Какое впечатление произвел на тебя кардинал Мадзини?

– О, это замечательный человек! Столь просвещенный и ученый муж, а как доступен!.. Принял меня, как родного… конечно, из внимания к вам, но я тут же почувствовал его расположение и доброту… Надо думать, он далеко пошел при папском дворе?

Коперник с горечью покачал головой.

– Ты ведь и не знаешь даже, что кардинал Мадзини был сослан в монастырь близ Балги и недавно умер. Весть о его смерти мне принес не кто иной, как твой друг Збигнев Суходольский.

– Вы и Збышка знаете! – не мог удержаться Каспер от восклицания. – А что же это произошло с кардиналом? После такой блестящей жизни! Вот уж именно пути господни неисповедимы!

Коперник молчал, задумавшись о тех, чьей злой волей была предопределена судьба Мадзини.

– Отец Миколай, – осторожно окликнул его Каспер, – а каким образом вы повстречались со Збигневом? До меня дошли странные слухи о… разных его… приключениях.

Точно вспомнив о какой-то тяжелой, но неизбежной обязанности, ученый с печальной решимостью попросил:

– Каспер, будь добр, позови Войцеха!

И, когда старый слуга появился в комнате, Коперник отдал ему удивившее Каспера приказание:

– Приведи старика!

– Слушаюсь, пан доктор, – тихо и понимающе отозвался Войцех.

Каспер молчал, не решаясь ни о чем расспрашивать и чувствуя, что сейчас должно произойти нечто значительное.

Войцех вернулся в кабинет в сопровождении лысого, сгорбленного старичка. Коперник высоко поднял свечу.

– Приглядись, Каспер! Не знакомо ли тебе это лицо?

Каспер пристально глянул на старика. Тот хихикнул, переминаясь с ноги на ногу и прижимая к груди шляпу.

– Матка бозка! – пробормотал молодой человек с испугом. – Я ничего не понимаю, но, клянусь спасением души, это сам доктор Ланге! Или я сошел с ума…

– Нет, ты в своем уме… И перед тобой действительно стоит тот, кого раньше величали доктором астрологии Георгом Ланге… Уведи его, Войцех…

Коперник рассказал ошеломленному Касперу все, что он узнал от Збигнева. Заметив, как разволновался его молодой друг, он добавил:

– А теперь соберись с силами, мой мальчик, иначе тебе не перенести того, что ты услышишь…

– Но Митта, Митта, что с нею? Известно ли что-нибудь о ее судьбе, Учитель?!

Без утайки поведал Коперник бедному Касперу все, что узнал о похищении Митты.

– Генрих рассказал мне об этом, однако ни словом не обмолвился о том, что выкраденная ими монахиня и была Митта! – воскликнул Каспер. – Ну и молодцы! Значит, Митта жива и здорова? Теперь я понимаю, о чем толковал мне в Эблонге Ясь-Сорока! И Митта сейчас в доме Суходольских? Боже мой, боже мой, как смогу я отблагодарить этих прекрасных людей за все! – бормотал Каспер, забыв о своем решении никогда не разыскивать Митту и не показываться ей на глаза.

Заслонившись рукой от света, Коперник молчал.

– Каспер, – наконец начал он, – теперь я должен сообщить тебе самое, может быть, для тебя горестное… Уезжая из Кракова, ты оставил там свою нареченную. А сейчас ты встретишь… чужую невесту…

– Я не понимаю вас, отец Миколай…

– Только из уважения к памяти товарища Збигнев не решается просить у девушки ее руки… Скажу тебе прямо: Митта и Збигнев любят друг друга. Збигнев давно питает к ней нечто большее, чем дружеское расположение…

– Я догадывался… – с трудом выговорил Каспер.

– Не осуждай их. Тебя все считают погибшим: тебя ждали долгие годы и уже перестали ждать… Все это время Митта протомилась в монастыре. Она одна на целом свете, если не считать этого несчастного старика… Если бы даже Збигнев не был так красив, так умен и благороден, одна благодарность за спасение могла бы толкнуть девушку в его объятия. Но они оба помнят о тебе. Збигнев, повторяю, не решился просить ее руки только потому, что он твой друг. Я сделал это за него.

– Вы? – сказал Каспер с ужасом. – Вы?!

– Да! Митта несомненно его любит, но данное тебе слово мешает ей признаться в этой любви. Поэтому она решила пойти в монастырь. И вот, мой дорогой мальчик, я рассказал ей о любви Збигнева и… о ее любви… И если бы ты видел, как ожила она, как засветились ее глаза!.. Правда, тогда все мы думали, что тебя нет на свете… но если хочешь, я немедленно пошлю в Гданьск нарочного с известием о тебе.

Каспер молчал. Все его пересеченное шрамами лицо передергивалось. Он смотрел мимо отца Миколая в окно, хотя навряд ли мог что-нибудь разглядеть – за стеклами виднелось черное небо, без звезд.

– Не надо, отец Миколай, – отозвался он через некоторое время, – не посылайте никого. И заклинаю вас, никому ничего не говорите обо мне… Пускай Митта ничего не знает, пока не повидается со мной. Я ведь сам скоро буду в Гданьске!

– Проехать в Гданьск сейчас не так просто… Я тоже собираюсь туда, выеду, как только прибудет новый наместник… Может быть, отправимся вместе?

– Я очень рад буду побыть с вами, – ответил Каспер. – В дороге так хорошо говорится!.. Хотя… – Он с какой-то безнадежностью махнул рукой.