Владимир Шевчук

Осколки 3

Я стоял перед дверью, не решаясь постучать вновь, и вслушиваясь в происходящее за дверью. Там слышались тихие усталые шаги. Хозяева, то подходили к двери и выглядывали в глазок, то удалялись снова в глубины комнат. Я начинал чувствовать усталость, и с каждым часом стояния она увеличивалась. Я засыпал и просыпался стоя, но усталость продолжала увеличиваться. Постепенно, я понял, что уже не просто жду, а не могу сдвинуться с места, никуда, кроме как вперед. Я периодически смотрел на яблоко, думая когда же оно начнет морщиться или гнить, но оно продолжало быть свежим. Я начинал бояться, если мне так и не откроют, то я рискую закончить свою жизнь перед бездушной дверью, под ледяным взглядом жильцов. Я боялся так и остаться непонятым и не принятым. Во мне зрело чувство, что я все-же напрасно затеял этот стук в запертые двери, так как переглядывание со стеклянным глазком, и касание железной ручки не приносило ни малейшего удовлетворения, ни морального, ни какого-либо другого. Я не мог понять, чего боятся за дверью. Какова причина этого безумного страха открытых дверей. Я то умолял открыть, то просто в исступлении бился головой, то декламировал стихи, то сквозь зубы цедил проклятия, но ничего не помогало. Я понимал, что обречен на неопределенно долгое ожидание, и постепенно начал сходить с ума, проваливаясь в безумные видения, кошмарных битв.

---

Армии Рассудка и Безумия стояли друг против друга. Они воевали вечность. Они испытали все мыслимые и немыслимые приемы ведения войны, но ни одна не добилась более или менее ощутимого успеха. Пока в армии Рассудка не появились предатели, назвавшие себя Уставшими и выбывшими из битвы, или переметнувшимися на сторону Безумцев. Рассудок начал стремительно сдавать позиции. Бастионы Разума пали первыми, за ними последовали крепости Веры, за ними дворцы Честолюбия. И в итоге воинства Рассудка спрятались в катакомбах Принципов и летающих дворцах Чести. Безумие овладело большей частью Сознания. Война практически закончилась, Безумие не могло достать Рассудок, но оно являлось единственной властью в Сознании.

---

Проходящие люди пытались заговорить со мной, но я полностью ушел в миры призрачных грез, и великих битв. Миры нарисованные побежденным Сознанием, и бьющимся в агонии Разумом. Безумие не вмешивалось в происходящее, разумно считая, что показываемые мне картины будут достаточно безумны. Оно просто изредка домешивала к Реальности осколки Памяти, запутывая картинку. Битвы никогда не оканчивались, всегда все останавливалось в патовой ситуации. И когда большинство битв подошло к остановке, я почувствовал, что вновь могу ходить. Я отошел на пол шага назад, постоял секунду, и вновь вернулся на прежнее место. Теперь меня не отпускало родившееся здесь Безумие. В соседние двери стучали, и входили люди. Hекоторые стояли сутками, а затем не выдержав уходили, а другим, даже не приходилось стучать. Я чувствовал отчаяние, но не желал уходить (изредка хозяева, касались дверной ручки), и я продолжал надеяться. Да и Рассудок, твердил, что если я сдамся, сдастся и он, в результате чего я окажусь в полной власти Безумия. И каждый день я с тупым упорством протягивал руку и стучал, ожидая взгляда в глазок, или движения дверной ручки. Каждый день я начинал и проигрывал сотни битв воюя за Разум, все ближе подходя к последней черте, и все чаще начиная стучать в запертую дверь. Hо время все еще было, и яблоко оставалось свежим.

Осколки 4

Ты не умер!,

что ж смейся глупец

Ты еще молод.

-----------

7*70 раз прости, а

затем ...

Луна пожирала солнце. Люди высыпавшие на улицы наблюдали это зрелище, кто через что, кто сквозь зеленые бутылки, кто через обрывки дискет. Только я сидел и тупо ждал дождя. А дождь не шел. Да и луна потужившись, так и не смогла поглотить дневное светило, а посему позорно скрылась с небосвода. Обущаный конец света так и не наступил. Проигнорировав, сотни принесенных ему жертв. По крайней мере я не сразу понял, что он наступил даже раньше, а это была просто зарисовка, для тех, кто еще не понял. Hо никто так ничего и не понял.

*****

Я сидел на работе. Дерганая работа, что ни говори (приходится дергаться от телефонных звонков (выключать музыку), и подъезжающих/отъезжающих машин). Все время дергаюсь, спасают разве что книга, да куча пасьянсов. Телефон молча лежал, но его молчание было злее крика, а потому рука сама тянулась к трубке и начинала набирать шесть цифр, всегда останавливаясь где-то посередине, на что телефон отвечал неизменным молчанием, с редкими вкраплениями тихих диалогов. Я знал, что он надо мной издевается, но поделать ничего не мог. В тумане сознания изредка проскальзывали вспышки видения возможного будующего, либо прошлого. А то создавалось впечатление, что все предметы медленно перемещаются по комнате, будто танцуя хоровод. Рука дергалась, чтобы остановить, но очнувшееся вознание отгоняло морок, до поры до времени. Время пришло. Дверь хлопнула, пропуская кого-то, я обернулся от окна, но никого не увидел. Тряхнув головой я вновь устремил свой взор в окно. Переднее колесо стоявшей под окнами "шкоды", на моих глазах начало преображаться, то превращаясь в длинную сосиску, то просто поворачиваясь. Автомобиль был пустой. Дом был пустой. Голова была пустой. Временами. Глаза были мокрыми. Забыл платок. Закрыв окно я пошел собирать вещи. Толчек стула был настолько неожидан, что я упал на колени, рассыпав содержимое барсетки по полу. Резко прыгнувший стол ударил меня по голове. Я стоял на коленях и плакал, наблюдая сквозь слезы, за ехидной улыбкой монитора. Бросив вещи в кулек и стукнув по кнопке Power, я выскочил в коридор. Телефон радостно ржал, провожая меня. 31.08.99 // 15:19

----

Парень сидел напротив девушки, за нешироким столом, а потому под ним их ноги переплетались. Hа столе стояло блюдо, на нем свежее и сочное яблоко, вокруг свечи, пламя которых колеблется только повинуясь дыханию сидящих. Молчание. Любой, заглянувший сюда с лестничной клетки, без труда узнал бы парня, ибо видел его на протяжении некоторого количества времени, безнадежно нажимающим на кнопку звонка. Hо, никто сюда заглянуть не мог, а потому никто и не увидел, как из под ножа вонзающегося в спелый плод брызгает сок. Hикто, даже сидящие не увидел, как сок превращается в сороканожек и ползет к краю стола, чтобы лететь на пол маленькими каплями крови, а упав разбиться на крохотные осколки. И никто не услышал крика червя, волею ножа обретающего свое второе Я. Hикто, ибо никого не было, и не могло быть, а сидящие находились далекодалеко. И в том далеко, слышалось лишь тяжелое дыхание, и хруст, разрываемого зубами яблока. И опять же, капающий сок незамеченный никем проходил двойную (тройную) трансформацию.