Конечно, меня за этот шаг много ругали, хотя, если честно, после отставки Яковлева на первой программе ТВ мало что изменилось. Те же сериалы. Та же политика. И та же реклама.

Единственное, за что себя ругаю, что не нашёл времени, а главное, сил, чтобы встретиться с Егором Яковлевым и нормально, по-человечески с ним поговорить. У меня к нему лично остались самые добрые чувства.

В принципе восьмой съезд был мне навязан Хасбулатовым и Зорькиным. Я его не планировал, как говорится, «не заказывал». Было ощущение какой-то тянущейся резины.

Но второй раунд есть второй раунд. Надо драться за свои поправки, за своих министров, за дополнительные полномочия, за референдум… Надо принимать решения.

И я вновь начал встречаться с депутатами, с фракциями, с политическими движениями. Очень холодной была встреча с «Гражданским союзом». Чувствовалось, что они уже сейчас готовы говорить с позиции силы, их сдерживает только фактор времени — немного рано. Осталось противное ощущение, словно стою перед ними, как школьник, и отчитываюсь в каких-то прегрешениях.

Совсем другой получился диалог с блоком демократических партий. Даже самую острую критику здесь я слушал как-то легко, спокойно. Для меня все-таки очень важна интонация. Пусть критикуют, но делают это достойно. Видят в тебе не функцию, а человека.

Предложения демократов были самые суровые: разогнать советы по всей России, не дожидаясь съезда, ввести президентское правление. Ну, это, конечно, не та постановка вопроса. Пока ещё государство достаточно сильное, чтобы пресечь антиконституционные действия, злобную активность боевиков, красный терроризм. Проблема в другом. Съезд завёл нас в тупик. Как конституционно выбраться из этой патовой ситуации?

Состоялась и общая встреча с депутатами — здесь не было злобного тона, хамства, агрессии. Те, кто пришли, разговаривали довольно спокойно.

Почему же именно на восьмом съезде депутаты окончательно определились в своём выборе и решили до конца идти с Хасбулатовым? В чем тут дело?

В моей неудачной речи? В том, что развернувшаяся в прессе антисъездовская кампания показалась им инспирированной и вызвала реакцию противодействия? В том, что Хасбулатов сумел путём интриг сгруппировать какие-то силы?

Да, есть и то, и другое, и третье.

Но есть и четвёртое. Вернёмся на седьмой, предыдущий съезд.

Все знают, помнят по мальчишеским дракам, как действует прямой взгляд в глаза, заложенные в карманы руки, спокойный разворот плеча. Как действует демонстрация скрытой силы. Но, вырастая, часто забываем другую важную деталь из этики дворовых отношений, вполне актуальную и во взрослой жизни.

Слишком часто применять силовые приёмы в политике — вещь очень опасная. Они девальвируются. И тут легко свою силу обратить в слабость. Тем более это относится к такому шагу, как уйти, хлопнув дверью. Например, со съезда, где сделать это порой хочется буквально каждую следующую минуту. Ей-богу, бывает невыносимо.

Я рассказал, как поступил на шестом съезде Гайдар. Это был абсолютно точный и неожиданный ход — получилось, что съезд в одну минуту лишил целую страну правительства, причём в полном составе. Депутаты сами себя посадили в лужу.

…На седьмом съезде народных депутатов меня вынудили уйти из зала. Просто заставили. А это уже совсем другой поворот.

По второму и седьмому пункту резолюции — о референдуме и предоставлении дополнительных полномочий президенту — съезд громадным большинством проголосовал «против». Здесь солидарность была почти полная.

Все, над чем я бился, все усилия, все попытки, пошло прахом. Мирно договориться не удалось.

В такой ситуации уходить сложно. Получается, что тебя, по сути дела, выгнали.

Тут надо бы досидеть до конца, а потом спокойно встать и уйти — как будто ничего особенного не произошло, проголосовали и проголосовали. А действовать уже потом. Когда на тебя в упор или украдкой смотрят ухмыляющиеся, уверенные в полной своей безнаказанности депутаты — сложно точно и адекватно реагировать. Вы не представляете, какая это тяжесть.

…Однако мне в такой ситуации становится в первый момент легче. Мобилизуется нервная система, начинаю даже как-то легче дышать.

Видно, я по природе своей плохо приспособлен к терпеливому ожиданию, к хитрой, скрытой борьбе. Как только ситуация обнажается с полной ясностью — я уже другой человек. Это и хорошо, и плохо, наверное.

Но в тот момент, на седьмом съезде, я принял неверное решение.

Так неожиданно и резко идя на конфронтацию, я не должен был уходить из зала. Мне и в голову не пришло, какими будут последствия этого шага.

А всех присутствовавших охватил ужас: что же дальше? Что же будет сейчас? Импичмент? Немедленное отстранение?

Мне почему-то казалось, что съезд сразу расколется на две части. И это будет наглядным уроком.

Но, видимо, в моем уходе была какая-то торопливость. Я не дал своим сторонникам времени, чтобы осмыслить происходящее и прореагировать. И часть из них осталась сидеть в зале.

Сильный я человек или слабый?

В острых ситуациях, как правило, сильный. В обычных — бываю вялым, конечно. Бываю и вообще непохожим на того Ельцина, которого привыкли видеть.

То есть я могу сорваться, как-то глупо, по-детски… Это, конечно, слабость.

Где-то я прочитал про себя, что слабость Ельцина в том, что он сам себе создаёт препятствия, которые потом с огромным трудом, героически преодолевает.

Но это не так. Препятствия меня находили сами. Всегда. Я их не искал…

Худой мир

После восьмого съезда, я стоял перед серьёзным выбором.

Либо президент превращается в номинальную фигуру и вся власть в стране переходит к парламенту. Либо я должен предпринять какие-то шаги, которые бы разрушили создавшийся дисбаланс.

Группа юристов во главе с Алексеевым в рамках президентского совета подготовила для меня юридический анализ возникшей политической ситуации. В международной практике такой патовый расклад сил случался не раз, прецеденты выхода из кризиса существовали, не зря ещё Горбачёв говорил о президентском правлении. Президент или временно ограничивает права парламента, или распускает его, и Конституция вновь начинает действовать в полном объёме уже после новых выборов.

…Обращение к народу готовил узкий круг моих помощников. Я хочу подчеркнуть — именно помощников, то есть людей, доводивших идею до уровня готового текста. Все кардинальные решения я принимал самостоятельно.

Мне помогали спичрайтеры Людмила Пихоя и Александр Ильин, мой первый помощник Виктор Илюшин, Сергей Шахрай и член президентского совета Юрий Батурин.

Визы Шахрая и Батурина стояли на указе. Я набросал тезисы выступления для телевизионного обращения. На 12 часов дня была назначена запись выступления, в 21 час — эфир.

Перед этим я разговаривал с Руцким. Мне надо было выяснить его позицию, и я спросил напрямую: как он отнесётся к решительным, жёстким действиям президента? Руцкой твёрдо сказал: давно пора.

Что касается секретаря Совета безопасности Юрия Скокова, то он сам в личных беседах не раз и не два поднимал эту тему, указывал на имеющиеся у него агентурные данные, что, мол, заговор против президента вполне вероятен, ждать нельзя, надо разгонять парламент…

И вот, когда я подписал указ, возникла некая пауза.

Указы выпускает Илюшин. Он настойчиво предлагал мне перед выпуском указа в свет поставить на документе визы Руцкого и Скокова. Я спросил: почему? Он ответил: здесь не должно быть осечек, предстоят ответственные мероприятия, нельзя допускать хаоса, когда одни говорят одно, а другие — другое. Две такие фигуры в президентской команде должны не только на словах поддержать указ, кардинально меняющий соотношение сил в стране. Без их виз выпускать указ нельзя.

Я ясно видел, что Илюшин находится в сильнейшем нервном возбуждении. Он не мог скрыть волнения.