-- Одно cy на пушку "Братство"!
Дают. Неизвестно почему, но дают. И опять над вытянувшейся вдоль стен очередью нависает тяжелое молчание. На колокольне Иоанна Крестителя отбивают часы. Ближе к рассвету сползаются старики.
-- Одно маленькое cy на пушку!
И эти тоже дают. И тоже неизвестно почему. Около пяти часов утра проносятся галопом вестовые, направляясь к заставе Роменвиль, и вслед им несется завистливое бормотание. Наконец в восемь часов госпожа Жакмар открывает ставни.
-- Одно cy...
-- За кого это ты меня принимаешь?
-- Да нет, я просто проверить хотела...
Булочница ничего не дает. Этого нужно было ожидать, Марта это-то и предвидела. Хозяйка отпускает по триста граммов хлеба первым в очереди, и те бегут к дровяному складу, впрочем, без особой надежды. Занимается день.
-- Одно cy...
-- Держи, малышка! Тебе повезло, я вчерa свою шубу в ломбарде заложил.
Внезапно начинается канонада -- на севере y СенДени. Женщины обшаривают карманы с таким видом, будто их маленькое cy может ответить на обстрел.
Часто по утрам я чувствую, что хватит с меня Марты и ee блажи. И уж совсем не могу смириться с тем, что после разгрома под Шампиньи она снова лезет со своей пушкой и сбором пожертвований! Мне эти бронзовые монетки кажутся теперь просто смехотворными... Твержу про себя: "Ладно, болтай!" A если я и уступаю, то злюсь на себя, потому что уже не верю.
A к ночи снова начинаю верить. Пересчитываю cy; дело идет медленно, они ведь тяжелые. Из трех дюжин монеток, собранных сегодня, я штук восемь узнаio с первого взгляда.
Эту блестящую монетку я прозвал "Бланки". И вот почему: давщий мне ee Кош объяснил, что газета Бланки "Отечество в опасности* перестала выходить из-за недостатка средств. Так пусть cy на пушку пойдет. Монетка ярко блестит, потому что столяр непрерывно вертел ee в своих мозолистых пальцах, с тех пор как узнал о безвременной кончине бланкистской газеты.
A вот "перечеркнутый император*. Кто-то крест-накрест процарапал чем-то острым профиль Баденге. "Мне такой и дали",-- пояснила старушка, разглядывая свои монетки в пристройке, где она чахнет между клеткой для чижика и корзиной для кошки. И клетка и корзинка уже давно, видать, пустые. "Ox, уж эта война",-- жалостливо вздыхает старушка.
A одно cy до сих пор еще влажное. Хозяин отошел в глубь комнаты и оттуда крикнул мне, чтобы я открыл
дверь и ждал на пороre. Был он молодой, с блестящими глазами. Бросил cy в ведро с водой и вместо извинения сказал: "У меня оспа. Выловите монетку и протрите ee хорошенько..."
"Черепица". Ee вытащил из кармана землекоп-великан. Только-только собрался он мне ee вручить, как на крыльцо мэрии вышел дядюшка Вильпье и прочел депеши, извещавшие о разгроме под Туром и Буржом. Сам того не заметив, землекоп согнул в пальцах бронзовую кругляшку, так что она стала выпуклой, словно черепица.
Другие монетки носят уже старые отметины, и, однако, перебирая их, я вспоминаю молодую вдову, подмастерье в лихорадке, ворчуна-манiиниста, каменотеса, ломовика, словом, всех тех, кто мне дал эти cy. И перед глазами с такой яркостью встает лицо каждого, что приходится по три раза пересчитывать деньги.
Одни монетки блестят, отполированные десятками рук, они стали совсем как золото, потому что долго звякали о соседние в карманах; есть тусклые, есть стертые, есть старые cy, обнаруженные в ящике шкафа после упорных поисков, есть прогнутые, падавшие из окон верхних этажей, переходившие из одной деревянной чашки в другую, с одного дворa на другой...
Жалким своим умишком я, кажется, нашел объяснение, почему сбор пожертвований переживает сейчас, если можно так выразиться, вторую молодость. Бельвиль, видно, хочет таким путем смыть пятно позорa, которым пытались заклеймить его стрелков. После нескольких недель сборa я убедился, что эта мысль самим бельвильцам и в голову не приходила. A дают они потому, что это дорогого стоит, может, именно потому. A может, просто потому, что ничего другого им делать не остается.
-- Пусть дают свое cy, особенно если оно последнее,-- твердит Марта, даже не меняя тона.
-- A почему ты с них крови не требуешь, чего стесняться?
-- Крови? A это попозже. Всему свое время. И она не шутит. Я бросаю Марте:
-- Д a ты их ненавидишь, что ли?!
Марта подтверждает мои слова молчаливым наклоном головы. Плечи ee не дрогнули, она даже не злится.
-- Марта!
-- Видишь ли, Флоран, так им легче...
A вот это cy с зелеными точечками дала Зоэ. Прежде чем вручить его мне, она обтерла монетку кончиком фартука, привычно предупредительным жестом прислуги.
Шестнадцать лет, низенькая, личико круглое, глаза круглые, ротик крошечный, носик пуговицей. Зоэ прошлой весной бросила свои родной Пэмполь и поступила к мэтру Ле Флоку. После их деревенской лачуги и полевых работ жилище адвоката на авеню Королевы Гортензии показалось ей прелестной 6онбоньеркой, a должность горничной -- приятным времяпрепровождением. Юная Зоэ уже сейчас ясно представляла себе весь свои жизненный путь, ровный, гармоничный, в конце которого ee ждал кружевной чепец и серебряные букли, как y Клеманс, старой кухарки, поступившей еще к деду теперешнего мэтра Ле Флока и позволявшей себе поэтому, прислуживая хозяевам, брюзжать под HOC. B начале осады Адриан, лакей, и Паско, кучер, ушли в мобили. A на прошлой неделе хозяйка заявила Зоэ: "Бедная моя девочка, мы теперь не можем вас прокормить. Очень жаль, придется обходиться без вас".
Первый снегопад стал последшш днем жизни старухи Клеманс, жизни достойной и примерной; она скончалась в три часа утра, стоя в очереди перед английской булочной. Назавтра Зоэ очутилась на тротуарax Парижа. Впрочем, не одна она. B одиночку и группами "лишние рты", то есть бывшая барская прислуга, слонялись по Отейю, Терну, Нейи, вокруг церквей Сен-Филшra-дю-Руль и Сен-Сюльпис. Гонимые холодом и голодом, субретки распродают, как могут, все свое добро, сначала узелок, a потом и все прочее. Вот как раз одна из них вынырнула из-под ворот, когда проходил мимо какой-то буржуа, бормоча: "Если сударь разрешит...*
Так вот Зоэ, уже выбившаяся из сил, добралась до Бельвиля. Марта буквально вырвала ee из рук мясника, который валил девочку в комнатке за лавкой, увешанной связками сарделек.
-- Да оставьте вы меня, мне есть хочетсяl -- отбивалась от нас бедняжка.
Я был просто восхищен поступком и стихийным порывом Марты, но она тут же прервала мои излияния:
-- Пускай эта дурехa хоть с целым эскадроном гвардейцев путается, но чтобы эта тварь мясник ee трогал -- жирно будет!
B дальнем углу слесарной мы устроили ложе. Даже отыскали где-то две горбушки и чуточку риса с салом на дне котелка.
Наевшись и отогревшись, Зоэ перестала хмуриться и трусить. На смену пришли рыдания. Вот тогда-то, уткнувшись мне в плечо и громко всхлипывая, девчушка поведала нам свою историю.
-- Ox, уж и скотье эти буржуа!
-- Вовсе нет,-- запротестовала Зоэ.-- Госпожу тоже понять нужно, что ж она-то могла поделать! Разве я сама это не понимаю? Если даже госпожа давала бы мне всего пятьдесят граммов хлеба в день, ей пришлось бы к утреннему кофе с молоком всего одной тартинкой обходиться!
Вдруг Зоэ замолчала, уставилась на нас. Не могла взять в толк, почему это мы с ней возимся. Она с радостью отдала бы за нас жизнь... Ей хотелось предложить мне, нам всем предложить... Как раз тут тройка Родюков притащила собранные ими на пушку cy. Тогда Зоэ порылась в кармане и протянула мне монетку, машинально обтерев ee, пытаясь уничтожить cepo-зеленые пятнышки, и от этого ee покорного жеста пахнуло застарелой привычкой рабства. Эта монета была все, что осталось y нее от шести cy, которые бросил ей скрюченный подагрой привратник, испортивший нашу подопечную под лестницей в подъезде дома N" 26 по авеню Короля Римского. Пять cy ушло на покупку солдатских галет, которые она приобрела y какого-то гусарa -- тот больше ничего от нее не потребовал.