Моя душа по вас тоскует страстно.

Вдавите или врежьте по желанью

В нее ваш дивный образ навсегда.

Стереть его уже ничто не властно.

Тут Рыцарь Леса, вздохнув, казалось, из глубины души, кончил свою песню, а немного погодя заговорил голосом жалобным и печальным:

- О прекраснейшая и неблагодарнейшая женщина во всем подлунном мире! Ужели, светлейшая Касильдея Вандальская6, ты допустишь, чтобы преданный тебе рыцарь зачах и погиб в бесконечных странствиях и в суровых и жестоких испытаниях? Ужели тебе не довольно того, что благодаря мне тебя признали первою красавицею в мире все рыцари Наварры, Леона, Тартесии7, Кастилии и, наконец, Ламанчи?

- Ну уж нет, - молвил тут Дон Кихот, - я сам рыцарь Ламанчский, но никогда ничего подобного не признавал, да и не мог и не должен был признавать ничего, столь принижающего красоту моей госпожи, - теперь ты видишь, Санчо, что рыцарь этот бредит. Впрочем, послушаем еще: уж верно, он выскажется полнее.

- Еще как выскажется, - подхватил Санчо, - он, по видимости, приготовился целый месяц выть без передышки.

Случилось, однако ж, не так: услышав, что кто-то поблизости разговаривает, Рыцарь Леса прекратил свои пени, стал на ноги и звонким и приветливым голосом произнес:

- Кто там? Что за люди? Принадлежите ли вы к числу счастливых или же скорбящих?

- Скорбящих, - отозвался Дон Кихот.

- В таком случае приблизьтесь ко мне, - молвил Рыцарь Леса, - и знайте, что вы приближаетесь к воплощенной печали скорби.

Услышав столь трогательный и учтивый ответ, Дон Кихот приблизился к рыцарю, а за Дон Кихотом проследовал и Санчо.

Сетовавший рыцарь схватил Дон Кихота за руку и сказал:

- Садитесь, сеньор рыцарь, - чтобы догадаться, что вы рыцарь и принадлежите к ордену рыцарей странствующих, мне довольно было встретить вас в этом месте, где с вами делят досуг лишь уединение да вечерняя роса - обычный приют и естественное ложе странствующих рыцарей.

На это ему Дон Кихот ответил так:

- Я - рыцарь и как раз этого самого ордена, и хотя печали, бедствия и злоключения свили в душе моей прочное гнездо, однако ж от нее не отлетело сострадание к несчастьям чужим. Из песни вашей я сделал вывод, что ваши несчастья - любовного характера, то есть что они вызваны вашею любовною страстью к неблагодарной красавице, которой имя вы упоминали в жалобах ваших.

Так, в мире и согласии, вели они между собой беседу, сидя на голой земле, и кто бы мог подумать, что не успеет заняться день, как они уже займутся друг дружкой на поле сражения!

- Уж не влюблены ли, часом, и вы, сеньор рыцарь? - спросил Дон Кихота Рыцарь Леса.

- К несчастью, да, - отвечал Дон Кихот, - впрочем, если выбор мы сделали достойный, то страдания, им причиняемые, нам надлежит почитать за особую милость, а никак не за напасть.

- Ваша правда, - заметил Рыцарь Леса, - но только презрение наших повелительниц, от которого Мы теряем рассудок и здравый смысл, так велико, что скорее напоминает месть.

- Моя госпожа никогда меня не презирала, - возразил Дон Кихот.

- Разумеется, что нет, - подхватил находившийся поблизости Санчо, - моя госпожа кроткая, как овечка и мягкая, как масло.

- Это ваш оруженосец! - спросил Рыцарь Леса.

- Да, оруженосец, - отвечал Дон Кихот.

- В первый раз вижу, чтобы оруженосец смел перебивать своего господина, заметил Рыцарь Леса, - по крайней мере, мой оруженосец, - вон он стоит, - хоть и будет ростом со своего собственного отца, однако ж, когда говорю я, он как воды в рот наберет.

- Ну, а я, коли на то пошло, - вмешался Санчо, - говорю и имею полное право говорить при таком... ладно уж, не стану трогать лихо.

Тут оруженосец Рыцаря Леса взял Санчо за руку и сказал:

- Отойдем-ка в сторонку и поговорим по душам, как оруженосец с оруженосцем, а наши господа пусть себе препираются и рассказывают друг другу о сердечных своих обстоятельствах, - ручаюсь головой, что они еще и дня прихватят, да и то, пожалуй, не кончат.

- Пусть себе на здоровье, - согласился Санчо, - а я расскажу вашей милости, кто я таков, и вы увидите, что меня нельзя ставить на одну доску с другими болтливыми оруженосцами.

Оба оруженосца удалились, и между ними началось собеседование столь же забавное, сколь важным было собеседование их сеньоров.

1 Hис и Эвриал - герои "Энеиды" Вергилия: спутники Энея, связанные между собой теснейшей дружбой.

2 Пилад и Орест (миф.) - Орест - сын греческого царя Агамемнона и Клитемнестры. После того как отец Ореста был убит и ему самому угрожала такая же участь, он бежал с помощью своей сестры Электры в Колхиду, где у него завязалась такая тесная и крепкая дружба с сыном колхидского царя Пиладом, что каждый из них готов был пожертвовать жизнью ради другого. Дружба Пилада и Ореста вошла в поговорку.

3 Трости копьями стальными... - стихи из романа испанского писателя Переса де Ита (1544?-1619?) "Гражданские войны в Гранаде". Трости, о которых здесь идет речь, в XVI в. применялись в потешных военных играх, состоявших в том, что всадники, вооруженные тростями, метали их друг в друга, защищаясь щитами.

4 Куму кум подставить ножку... - рефрен народного романса.

5 ...от животных люди получили много уроков... - Все приведенные примеры заимствованы Сервантесом из "Естественной истории" Плиния Старшего (23-79 н.э.).

6 Касильдея Вандальская - то есть Андалусская, по имени германского племени вандалов, владевших южной частью Испании. Это имя придумано Сервантесом по аналогии с Дульсинеей Тобосской.

7 Тартесия - от Тартеса, древнего финикийского торгового города в Юго-Западной Испании, в устье р. Гуадалкивир. Тартесия то же, что Андалусия.

ГЛАВА XIII,

в коей продолжается приключение с Рыцарем Леса и приводится разумное, мирное и из ряду вон выходящее собеседование двух оруженосцев

Как скоро оруженосцы отделились от рыцарей, то первые стали рассказывать друг другу о своей жизни, а вторые - о сердечных своих делах, однако ж в истории сначала приводится беседа слуг, а затем уже беседа господ; итак, в истории сказано, что, отойдя немного в сторону, слуга Рыцаря Леса обратился к Санчо с такими словами:

- Тяжело и несладко живется нам, то есть оруженосцам странствующих рыцарей, государь мой; вот уж истинно в поте лица нашего едим мы хлеб, а ведь это одно из проклятий, коим господь бог предал наших прародителей.