...Воздух был ранним, только в Москве бывает такой особый воздух в начале июля; когда Писарев пробегал мимо пешеходов, он особенно остро ощущал сухую горечь табака, и думал, какая же это гадость - курево, и клялся себе каждый раз, что с сегодняшнего дня завяжет, но возвращался в квартиру, залезал под душ, растирался докрасна шершавым полотенцем, ставил себе кофе, засыпал овсянку в кипящую воду, завтракал и, составляя план дня, машинально закуривал, испытывая при этом острое чувство счастья и безвозрастности: раз курю, значит, еще не старый, все впереди...

Когда на висках и на лбу появился пот, Писарев отчего-то представил себя бегуном на дальнюю дистанцию - он еще не потерял способности видеть себя со стороны - и потрусил быстрее, а потом вдруг вспомнил, что завтра можно звонить к Кириллу Владимировичу, а послезавтра придет приказ из управления, и звенящая легкость родилась в нем, и он высоко подпрыгнул, вытянув над собою руку, и дотронулся до холодного кленового листа, и подумал, что только если человек не разучился верить и радоваться, он может прыгать, несмотря на то что ему сорок восемь...

..."В "Уроке политеса", -подумал он, -сцена должна быть забита актерами. Каждый человек, а еще лучше каждая пара обязаны быть поначалу разобщенными; движения всех при определенной пластике пар вызовут ощущение хаоса. Организация гармонии, которая совсем не идентична понятию "порядок", станет тем фоном, на котором можно разыграть действо о традициях и новациях, о высоком смысле "пропорции", которая вовсе не обязательно берет свой отсчет из геометрии... Весь задник сцены должен быть организован узнаваемыми плакатами и объявлениями: "Запрещено рвать цветы", "Не разрешается ходить по газонам", "нельзя", "запрещено", "нет", "нет", "нет". Сколько еще таких объявлений, бог ты мой! И какая поразительная изобретательность, когда дело касается того, чтобы не позволить! Наш спектакль - бой этому бессердечию, порочащему величие наших идеалов. А какими должны быть костюмы? Каждая культура смогла, точнее, была обязана сформировать свою собственную науку; этика - одна из ключевых позиций знания... Как же угодно проникновение этики в повседневность! Тогда объявления могли бы звучать иначе: "Спасибо, что вы не пошли по клумбе" или: "Цветам тоже больно!" Костюмы актеров обязаны нести громадную идейную нагрузку, ибо они сколок истории культуры. За нею просматривается то, как было раньше, в чреде веков, когда творчество угасало, ибо исчезновение данной конкретной культуры есть исчезновение созидающего ее творческого элемента; в моменты пика с и м в о л и с у т ь соединяются воедино; в годины спада остаются схемы, царствует безжизненность... Кто же сможет нарисовать нам эскизы декораций и костюмов так. чтобы через них проследить закономерность развития? Надо разбить сцену на две половины... Антика, царство обнаженной натуры, философия статики, ясности, близости; и устремленность нашей культуры, нетерпеливый рывок в науку, то есть превращение бесконечности в конечность, подход к венцу знания. И это через костюм и задник сцены. Как? Не знаешь, Писарев, еще не знаешь..."

Он посмотрел на часы. Восемь. Степанов наверняка спит. Его вчера не было до двух. Пьет димедрол, вот счастливец, такое легкое снотворное... А вдруг сегодня вскочит раньше обычного и унесется?

..."Надо придумать одну из декораций так, чтобы это была огромная доска в университетской аудитории. Пусть будет слышно, как крошится мелок, когда академик пишет формулы. Кадр в кино только тогда кадр, когда в нем работает и первый план и пятый. Доска с формулами не просто формальный изыск... Если бы уговорить академика выйти на мизансцену и начать диалог с поэтом или режиссером?.. Экспромт как выражение таланта... Стихи Пушкина в альбомах... Талант расточителен, суверенен и сам назначает себе цену..."

Пробегая мимо длинного барака, где обосновалось строительно-монтажное управление, Писарев увидел возле двери бачок для питьевой воды; кружка была привязана к нему металлической цепью. В каждом хозяйственном магазине таких кружек полным-полно, и красная им цена сорок копеек.

"Можно было б при нашей любви к объявлениям вывесить табличку: "Спасибо, что вы не вор", - подумал Писарев. - Впрочем, этично ли это? А с другой стороны, если каждый день какой-нибудь скот будет эту кружку уносить, начальнику придется платить из своего кармана рублей пятнадцать в месяц, все-таки деньги. А еще хуже, если станут вычитать деньги у уборщицы; хоть им позволяют совместительство, на трех работах некоторые вкалывают, больше инженера или врача получают, но ведь пол мести и окурки собирать не сахар... Вообще объявление может быть либо злобным надсмотрщиком, либо добрым воспитателем, наделенным чувством юмора... Разумное "можно" больше способствует воспитанию человека в человеке, нежели чем слепое и постоянное "нельзя"... Мы постоянно говорим про культуру поведения, а хамство тем не менее не убывает... Значит, неубедительно говорим. Надо опереться на науку и провести ряд бесед по телевидению, в которых бы ученые, в первую голову медики, доказали людям, что улыбка способствует продлению жизни, а хамство, резкость, рявканье делают больным, истериком не только тех, кого обижают, но и того, кто лает, вместо того чтобы говорить... Отчего у американцев во всех учреждениях на столе стоят таблички "смайл" - "улыбайся"? А оттого, надобно доказать с цифрами в руках, что хитрые американцы просчитали прямую выгоду для здоровья людей, следовательно, для богатства общества, они без выгоды ничего не делают, прагматики заокеанские, все на деныу переводят..."

Навстречу Писареву шла девушка; видимо, она приехала не на метро, очередной пульсации пассажиров еще не было; она шла быстро, на тоненьких каблучках, стройная, словно козочка; Степанов свою дочку Дуню называет Бэмби, круглоглазая и стройненькая.

Писарев поймал себя на том, что прибавил шагу и поднял плечи, чтобы казаться более спортивным; девушка, словно бы поняв его, улыбнулась; а что, подумал Писарев, Татьяна говорила, что нынешние девушки к мужикам моего возраста относятся лучше, чем к сверстникам, те, говорила она, какие-то маниловы, нет борцовских качеств, хотя мускулы накачали, будто терзаны; даже чахоточный, если он борец духом, более привлекателен для женщины, чем избалованный атлет...

- Алло, Митяй, ты спишь?

- Уже нет.

- Слушай, мне театр дали...

- Нет...

- Клянусь!

- Почему сразу не позвонил?

- Тебя до двух не было.

- А в три не мог?

- В три я спал.

- А я только начал заниматься любовью.

- Так уж светло было...

- Темнота - друг молодежи, а мы ж с тобой старики, доживаем последнее... Подожди, дай я закурю... Ты был в управлении?

- Да. Первый заместитель принял, Назаров... Завтра надо звонить, передадут приказ...

- Поздравляю, главный режиссер!

- Поздравляю, член худсовета...

- Уволь, я уж и так в двух числюсь.

- У меня будешь работать, а не числиться...

- Посмотрим.

- Слушай, приезжай в театр к десяти.

- Не могу, Сань. Я веду своего режиссера, гада, в бассейн "Москва". Подъезжай, а? Будем как римляне, все там и обсудим.

- Приеду. А потом ко мне, да?

- Решим.

Писарев опустил трубку и только тогда вспомнил: о Лидином деле так и не сказал; ничего, в бассейне расскажу, да и потом что Митька может? Ну, переговорит с кем, ну, попросит помочь, а разве и так не помогают? Капитан этот - прекрасный парень, только в России есть такие прозрачные люди, когда сам получает двести и нет в нем ненависти к тому, кто имеет в двадцать раз больше, сострадает, будто сам зарплату потерял... Конечно, дедушкино колье стоит деньги огромные, только эта потеря ничто в сравнении с той, когда дядя Алик потерял в сорок втором карточки на всю семью. Где было достать продуктовые карточки, черт?! Детскую и иждивенческую... Там так и было написано "иждивенческая", прямо хоть и не отоваривайся, от стыда сгоришь... Бабушка была "иждивенка", а она ведь просто работать уж не могла, совсем старенькая, еле двигалась. Спроецировать слово на всю сцену... И на этом фоне суметь поставить пантомиму домашней работы, то есть по тогдашним понятиям иждивенческую... Или спроецировать на задник рабочую карточку, кажется, шестьсот граммов хлеба на нее давали, и на фоне этой карточки показать лабораторию с окнами, заклеенными крест-накрест бумагой, чтоб не выбило взрывной волной во время бомбежек, и работу мыслителя, человека в белом халате, который недвижим, ибо он думает. В каком же мы долгу перед людьми науки! А на фоне доски с формулами можно как раз дать образ труда рабочего, Сталинградский тракторный, когда возле входа в цех шел бой, а на выходе ремонтировали танки... Придумать бы что-нибудь про сварку... Это будет грандиозно: фонограмма боя и встык - рождение формулы сухой сварки... Черт, есть ли такая? Срочно, сегодня же позвонить в институт сварки... Красивое сочленение понятий: "сухая сварка"... Выборочность памяти, чертовски интересно... Я не мог придумать этой самой сварки, наверняка где-то слышал или читал... А почему запомнил? Неужели потому, что мой визит к Назарову был заложен в каком-то таинственном коде? Как это у Борева в "Анализе "Медного всадника"? "Внимательное чтение"? Он говорил мне, что академик Щерба рекомендовал студентам читать строфу Пушкина полгода, а то и год... "Только в этом случае, - говорил он, - вы сможете приблизиться к пониманию Пушкина, его гения..." А вообще-то страшно... Эдак можно подменить Пушкина своими видениями, а еще хуже - представлениями... А может, именно толкователь гарант вечности? Не будь у Христа апостолов, его учение не дожило б до наших дней...