Кто-то, желая выслужиться, сбегал на ближайший пост предупредить, что собралась толпа, мешающая уличному движению.
- Ну, вот и стража, идем в полицию! - сказал полицейский, взяв Горбунью за руку.
- Месье! - просила бедная девушка, задыхаясь от рыданий, с ужасом сжимая руки и падая на колени на тротуар. - Месье, пощадите!.. Позвольте мне сказать... объяснить...
- Там в полиции объяснишь. Марш!
- Но, месье... я ничего не воровала! - раздирающим душу голосом воскликнула Горбунья. - Пожалейте меня, пощадите... Вести меня как воровку... среди всей этой толпы... О, пощадите... пощадите!
- Я тебе говорю, что все это ты объяснишь в полиции. Всю улицу запрудили... Иди же, говорят тебе, пошевеливайся!
И, схватив несчастную за обе руки, он разом поднял ее с земли. В эту минуту солдаты пробились сквозь толпу и подошли к полицейскому.
- Капрал! - сказал полицейский. - Отведите эту девку в полицию; я агент полиции.
- Пощадите меня, господа, - молила Горбунья, ломая руки и плача, - не уводите меня, и позвольте мне все рассказать... Клянусь вам, я не украла ничего... я хотела только помочь... Позвольте мне вам рассказать...
- Я вам сказал, что здесь не место объясняться, идите в полицию, а не пойдете по своей воле, потащим силой, - сказал сержант.
Невозможно описать эту отвратительную и ужасную сцену.
Слабую, разбитую, перепуганную несчастную девушку повели солдаты. На каждом шагу у нее подгибались колени, и полицейским пришлось взять ее под руки, чтобы она не упала. Она совершенно машинально приняла эту помощь. Рев и гиканье раздались с новой силой. Несчастная почти теряла сознание, идя между двумя полицейскими; ей суждено было до конца претерпеть шествие на своего рода Голгофу. Под этим пасмурным небом, среди этой грязной улицы с высокими черными домами, волнующаяся, отвратительная толпа напоминала самые дикие бредовые фантазии Калло и Гойи: дети в лохмотьях, пьяные женщины, свирепые, изможденные мужчины толкались, дрались, давили друг друга, чтобы поспеть с воем и свистом за несчастной жертвой, почти полумертвой, за жертвой этого отвратительного недоразумения.
Недоразумение! Действительно, дрожь пробирает, когда подумаешь, как часто могут случаться подобные аресты - следствие достойных сожаления ошибок - и которые часто происходят только потому, что нищая одежда всегда внушает подозрение, или потому, что получены неверные сведения... Мы никогда не забудем того случая, как одна несчастная, остановленная по подозрению в постыдной спекуляции, вырвалась из рук полицейских, взбежала на лестницу какого-то дома и, потеряв от отчаяния рассудок, выбросилась из окна и разбилась о мостовую.
После бессовестного доноса на Горбунью госпожа Гривуа поспешно вернулась на улицу Бриз-Миш, торопливо поднялась на пятый этаж, открыла дверь в комнату Франсуазы... и что же увидала? Дагобера вместе с женой и сиротами!..
6. МОНАСТЫРЬ
Объясним в двух словах присутствие Дагобера.
На лице Дагобера был такой отпечаток честности старого воина, что директор конторы дилижансов удовольствовался бы одним обещанием принести деньги за проезд, но Дагобер упрямо желал оставаться _в залоге_, как он выразился, пока не получит известия от жены. Только когда вернувшийся комиссионер объявил, что деньги сейчас принесут, он решился пойти домой, чувствуя, что теперь его порядочность уже вне подозрений. Можно легко себе представить оцепенение госпожи Гривуа, когда она застала солдата дома. Ей слишком хорошо описали его наружность, и она не могла сомневаться в том, что это он.
Беспокойство Франсуазы при виде госпожи Гривуа тоже было немалое. Роза и Бланш рассказали ей, что в ее отсутствие была какая-то дама по важному делу. А будучи предупреждена священником, Франсуаза ни минуты не сомневалась, что именно этой особе и было поручено отвезти молодых девушек в монастырь. Окончательно решившись исполнить приказание духовника, Франсуаза, однако, боялась, что одно слово госпожи Гривуа может навести Дагобера на верный след: тогда пропадет последняя надежда, и несчастные девушки останутся в невежестве и смертном грехе, за которые она считала себя ответственной.
Дагобер, державший в своих руках руки Розы и Бланш, встал при входе госпожи Гривуа и взором спросил жену, кто она такая.
Минута была решительная. Но недаром экономка брала пример со своей госпожи, княгини де Сен-Дизье. Воспользовавшись тем, что она запыхалась, взойдя на пятый этаж, а также своим смущением при виде Дагобера, ловкая особа постаралась еще усилить признаки возбуждения и, задыхаясь, взволнованным голосом, как бы едва опомнившись от испуга, воскликнула:
- Ах, мадам!.. какое несчастье я сейчас наблюдала... Простите мое смущение... но я не могу... меня это так взволновало...
- Господи, что случилось? - сказала дрожащим голосом Франсуаза, боясь, что госпожа Гривуа проговорится.
- Я сейчас заходила к вам по одному важному делу... - продолжала та, все в том же тоне. - И пока я вас дожидалась, какая-то молодая уродливая работница собирала здесь в узел вещи...
- Да, да... - сказала Франсуаза, - это была, верно, Горбунья... превосходная девушка...
- Я так и думала!.. Ну, и вот что произошло: видя, что вас долго нет, я решилась сходить пока по соседству, где у меня было дело... Дошла я до улицы Сен-Мерри... Ах, мадам!
- Ну и что же? - спросил Дагобер.
- Я увидала громадную толпу... Спрашиваю, что случилось, и мне отвечают, что полицейский арестовал девушку, подозревая, что она украла вещи, находившиеся в большом узле... Я пробралась поближе... и что же? Арестованной оказалась та самая работница, которую я видела сейчас здесь...
- Ах, бедняжка! - воскликнула, побледнев и с ужасом всплеснув руками, Франсуаза. - Ах, какое несчастье!
- Объясни же мне - сказал Дагобер, - что это за узел?
- Да видишь, друг мой... У меня не хватило денег... и я попросила Горбунью снести в ломбард ненужные нам вещи...
- И кто-то мог усомниться, что она честнейшее в мире существо! воскликнул Дагобер. - Но, мадам, почему же вы не вмешались?.. вы могли сказать, что ее знаете.
- Я и постаралась это сделать... но, к несчастью, меня не послушали... Толпа ежеминутно росла... Пришла стража... и ее увели...