"Мне не надо Вам говорить, что иногда два дня в жизни значат больше, чем год... - писал Курт уже в Москву. - Я до сих пор умиляюсь и радуюсь вашему подарку - помните, вы подарили мне весь Версаль?".

Все последующие годы - до новой встречи в Москве - я читала много статей о Воннегуте. Вот что он рассказывал недавно одному журналисту.

"Каждую книгу я пишу годами - мне все кажется, что я ее не напишу... И вообще я не знаю, что от меня останется и как обо мне будут вспоминать мои дети, - говорил Курт. - Одного я не хочу оставить им в наследство - я не хочу, чтобы они жили в том мраке, в той подавленности, в которой жили мои родители. Мое поколение выросло в атмосфере войн, разрушений, убийств и самоубийств. Нам надо вырваться из этого наваждения - избавиться от человеконенавистничества, жадности, зависти, вражды... И еще я хочу, чтобы мои дети, вспоминая обо мне, не говорили: "Да, наш отец здорово умел шутить, но он был очень грустный человек...""

* * *

С той парижской встречи прошло много лет. Курт дважды приезжал к нам в гости: сначала в 1974 году в Москву, потом в 1977 осенью в Ленинград, где мы уговорились встретиться, после его поездки по Скандинавии.

В Москве, как всегда, была очень напряженная программа: много встреч, много поездок по городу, театры, визиты в редакцию "Иностранной литературы" и в Библиотеку иностранной литературы, где Воннегут встречался с нашими литературоведами и переводчиками.

А в Ленинград он приехал неофициально, как турист, по пути в Италию из Стокгольма, - и там снова была великолепная золотая осень, спокойные поездки по "Любимому Городу", по его окрестностям, и встречи, как он сказал, "с нашими общими читателями"...

И снова ко дню рождения Курт получил в подарок не "чужой" Версаль, а наш собственный Павловск...

"Все-таки Ленинград - лучший город в мире", - писал он мне из Флоренции.

Он и в Ленинграде говорил, что понял там Гоголя и Достоевского лучше, чем прежде, и что "Мертвые души" в театре имени Пушкина - незабываемый спектакль...

К сожалению, он не видел свой спектакль, поставленный в Москве, в Театре Советской Армии, в январе 1976 года. Спектакль назывался "Странствия Билли Пилигрима" по роману "Бойня Э 5". К премьере Воннегут прислал нам телеграмму - она была напечатана в английской газете "Москау Ньюз" по-английски, а в "Известиях" по-русски:

"Никогда я не был так счастлив и горд. Поставьте кресло в кулисах для моей души - мое тело вынуждено остаться дома. Красная Армия спасла мне жизнь в 1945 году {Советская армия освободила американцев из лагеря около Дрездена (прим. переводчика).} и теперь подарила мне театр. Если бы я мог - вступил бы в ее ряды. Вся моя любовь вам, мои сестры и братья по искусству". И подпись: "Курт Воннегут, бывший рядовой американской пехоты, личный номер 12102964".

Обычно в предисловии полагается рассказать не только биографию писателя, но и сделать разбор его творчества, с точки зрения стиля, художественных приемов, словом, "проанатомировать" его романы и рассказы. В некоторых предисловиях даже пересказываются сюжеты этих произведений, и читателю предлагается подробный их анализ, характеристика героев и так далее...

Мне хотелось бы воздержаться от этого и ничего заранее не навязывать нашему умному и внимательному читателю. Можно только еще раз дать слово А. Звереву, чтобы все-таки подсказать, с каким сложным и необычным литературным явлением встречаешься, читая Воннегута:

"Художественный мир Воннегута непривычен. В него надо вникать неспешно и вдумчиво, чтобы понять своеобразие его законов. Его проза производит впечатление фрагментарности. Отношения между героями возникают и обрываются как будто совершенно немотивированно. Связи между бытовым и гротескно-фантастическим планами рассказа кажутся случайными, а финалы рассказываемых историй - неожиданными...

Пожалуй, о прозе Воннегута всего точнее будет сказать, что она многомерна. Суть дела в особой способности художника - передавать тончайшую взаимосвязь тех драматически и комически окрашенных импульсов, которыми насыщена ткань бытия...

Это редкая и специфическая способность. В Воннегуте она развита необычайно. Именно поэтому его романы не укладываются в нормативные жанровые определения. Не сатира, но и не психологическая проза. Не фантастика, но и не интеллектуальный роман и уж тем более - не "реализм обыденного". Во всяком случае, не то, не другое и не третье в чистом виде. Для прозы Воннегута характерны смещения пропорций и постоянная перестановка акцентов, помогающая запечатлеть мир в его движении, сложности, конфликтности...

Почти во всех романах изложена сущность художественного мировосприятия Воннегута, оставшегося в целом неизменным вплоть до самого последнего времени. Таящаяся в этой философии опасность возведения понятий добра и зла в некие абсолютные и абстрактные категории - очевидна. Все зависело от художественного чутья писателя, анализирующего в такой системе понятий факты реальной американской действительности; были победы, были и срывы. Но задачей для Воннегута всегда оставалось достичь "динамического напряжения", иначе говоря, сочетать гуманность и правду. Умную гуманность, не подкрашивающую истину во избежание безотрадных выводов. И полную правду, быть может, очень горькую, но не подавляющую убеждения, что в мире неизменно сохраняются человечность и добро... Но когда биологическая катастрофа из отдаленной угрозы превращается в реальность самого близкого будущего, тогда надо что-то делать, и делать спешно. И этот сигнал предупреждения звучит, пожалуй, всего настойчивее в романах Воннегута.

Все дело в готовности противодействовать реальнейшим опасностям, которые возникли перед человечеством в последней трети XX века и ныне уже достаточно широко поняты. В умении им противодействовать. В понимании путей истинной, а не мнимой борьбы за обитаемый и гуманный мир.

Поэтому и все книги Воннегута воспринимаются не только как сигнал тревоги за будущее планеты, но и как выражение веры в человеческий разум и человеческое сердце..." {А. Зверев. Предисловие к кв.: К. Воннегут. "Бойня номер пять, или Крестовый поход детей и др. романы"/ М.: "Художественная литература", 1978. - Прим. ред.}